Андрей Ливадный - Ответный удар [= Последний из бессмертных]

«Хоплит» ганианца начал опрокидываться.

…

Файзулло уже ничего не мог предпринять, — перебитые в нескольких местах активаторы ступоходов не в силах были поднять многотонную машину, рубка, пробитая в трех или четырех местах, утратила функциональность, по бронепокрытию змеились трещины, внутри все искрило, истекая сизым дымком.

Одна за другой отключались приборные панели, кибернетическая система не реагировала на мысленные команды, лишь аварийная подсистема пожаротушения плевалась струями углекислоты, сбивая голубоватые язычки пламени.

Он в исступлении выкрикивал команды своим воинам, не зная, слышат ли они его.

Но если и не слышат должны же сами соображать?

Из- за общего сбоя автоматики Файзулло не видел развития событий.

Две яростные атаки фактически уничтожили двух противников — «Хоплиты» со сбитыми сегментами брони, один лишившийся орудий, другой с искореженными ракетными установками едва двигались, третий, по которому до последней секунды работало зенитное орудие, казался пегим от сотен попаданий, однако он сохранил не только способность нормально перемещаться, но и все вооружение.

Сейчас «Одиночка» оценив обстановку, осторожно вела машину к поверженному противнику, опрокинувшемуся в узкий проход между второй стеной Рубежа и многотонной каменной глыбой.

За границами минного поля из леса выдавливало цепь поднявшихся в атаку боевых дройдов.

…

Чудовищной силы взрыв грянул внезапно.

Фалангер, преследуя машину Таманцева, только что вошел в узкий проход тоннеля, когда одиночный ракетный запуск подорвал заранее установленный заряд.

Последнего из уцелевших «Хоплитов» противника, собиравшегося добить машину Файзулло, опрокинуло ударной волной, огромная глыба камня врезалась в ступоход, ломая правые активаторы, «Фалангер», попавший в ловушку, так же опрокинулся и вспыхнул, секундой позже внутри тяжелой серв-машины начали рваться снаряды, несколько ракет ушли в самопроизвольный запуск, наискось перечеркнув сумеречные небеса огненными факелами реактивных двигателей, взрывы на этом не закончились, — еще одного «Хоплита» разнесло на части внутренним взрывом, а по оставшейся серв-машине с укреплений внутренней стены Рубежа вдруг заработали тактические ракетные комплексы, — ганианские воины в бронескафандрах получили наконец свой карт-бланш, добивая две машины противника, которые, не смотря на множественные повреждения, представляли немалую опасность, — перейдя на резервные подсистемы оба «Хоплита» могли продолжить бой, хотя бы в качестве стационарных огневых точек.

Такого шанса им не представилось, — шквал тактических ракет дожег броню, окончательно превратив грозные машины в неподвижные искореженные груды металла.

…

Лаймел, пошатываясь, подошел к гребню внутренней стены и взглянул вниз.

Произошедшие на глазах события не укладывались в рассудке.

Две с половиной минуты…

Ровно столько длилась схватка серв-машин, окончательно превратившая внешнюю стену Рубежа в бесформенное нагромождение уродливых каменных глыб.

Укрепления, простоявшие миллионы лет, были разрушены. Таманцев и Файзулло погибли, закрыв собой обитателей города, изнывающих сейчас от ужаса в своих лишенных энергии особняках.

Радости победы не приходило. На зубах скрипела каменная пыль, в душе царили чернота и горечь.

По флангам тем временем засверкали вспышки взрывов сенсорных мин, взъярилась, перекатываясь неравномерными звуками, перестрелка, — ганианцы вступили в бой со штурмовыми сервами, а на границе леса в отсветах пламени, все еще бушевавшего на обломках передовых укреплений, появились фигуры резво перебегающих от воронки к воронке пехотных дройдов.

Чья- то рука легла на плечо Лаймела, он повернулся и увидел, что за спиной стоят Флора и Райбен.

— В чем дело? — Хрипло спросил он.

— Лаймел, нужно атаковать. — Голос Флоры стыл ледяными нотками.

— Ты в своем уме? Там больше сотни машин.

— Лаймел мы должны атаковать.

— Да чего ради, объясни?! Мы и в укреплениях продержимся недолго, а атака — чистое самоубийство!

— Иван жив. Он ранен и замурован в обломках машины.

— Ты уверена?

— Я чувствую его.

Слова Флоры полоснули, как ножом по сердцу. Ивана надо выручать, но… сколько же еще воинов погибнет при контратаке?

— Не терзай себя. — Голос Райбена прозвучал сухо. — Поддержите нас огнем. Крупнокалиберные установки ведь уцелели, верно?

— Да Иван правильно указал, где их следует расположить.

— Вот и хорошо. — Слова Райбена звучали с нотками зловещей мягкости, — Я поговорил с воинами. В атаку пойдут метаморфы. У нас больше шансов в схватке. Поддержите огнем, прижмите их на подступах к… — он запнулся, — к руинам, а дальше мы все сделаем сами.

— Сколько воинов пойдет?

— Тридцать два метаморфа. Они согласились добровольно. Я ни на кого не давил.

— А воины Ганио?

— Они идут освобождать своего командира, хотя неизвестно жив ли он. Потом, как сказал их старший, они разделятся на группы, и ударят в тыл штурмовым сервам. Так что с андроидами нам по любому придется справляться самим.

— Хорошо, Райбен. Времени на споры нет. — Лаймел вдруг почувствовал, что еще не все потеряно, не потому что он лично оставался среди укреплений, — решимость метаморфов словно открыла второе дыхание, влила частицу уверенности и силы.

Мы защищаем свой дом свою жизнь…

Он отдал в коммуникатор несколько четких приказов и повернулся.

— Я пойду с вами.

— Это ни к чему.

— Флора, я не спрашиваю, можно ли мне пойти. Я иду с вами.

Полночь…

Притихший, дрожащий истекающий мыслями город.

Полыхающий лес, истерзанная разрывами пустошь, руины передовых укреплений Рубежа, освещенные заревом лесного пожара и очагами все еще горящей жидкости, пролившейся из взорванных емкостей, питавших огнеметы…

Тьма прячется меж каменных глыб.

Флора, вместе с Райбеном и Лаймелом пробиравшаяся через завалы, вдруг остановилась.

Тьма и огонь. Горячее пульсирующее тепло за спиной и холод смертельной неизвестности впереди.

Картина, выхваченная взглядом, и ощущения внезапно соткали пространство души. Не конкретной, а абстрактной. Не принадлежащей никому, обобщенной, но понятной каждому: в нас так же ведут борьбу свет и тьма, горячими кострами пламенеют порывы и страсти, далекими маяками сияют цели… но часто ли поднимается над контрастным пейзажем наших душ немеркнущее, теплое сияние настоящей любви, исчезает ли тьма, или путь от костра к костру от желания к желанию так и лежит для многих через тьму, холод дрожи?

Всего лишь миг, сбившийся шаг, взгляд, скользнувший по окрестностям, а сколько сконцентрировалось в нем не надуманного, а выстраданного, понятого, наконец.