Глен Кук - Рейд

– Зря ты завел блох.

Неустрашимый с отвращением изгибается и продолжает спать.

Не понимаю, за что он выбрал меня своим лучшим другом. Я умею ладить с кошками, но понимаю их не лучше, чем женщин. Этот кот живет, как принц, и сорок девять лакеев приглядывают за его замком.

Я чешу ему за ухом. Он награждает меня урчанием и нежными покусываниями.

Идиллия разваливается под пронзительный вой сигнала общей тревоги.

Я раньше времени прибегаю в операционный отсек, удивляясь, каким образом мне удалось проспать тревогу, когда мы вышли из гипера.

Нет, я ее не проспал. Я застал Уэстхауза, прогоняющего судно сквозь несколько сложных маневров при переходе в новую поисковую зону, и Рыболова, что-то рассматривающего на мониторе.

Таких быстрых результатов я не ожидал.

Глядя через плечо Джангхауза, я вижу, что мы пока ничего не нарыли.

Конечно, нет. Двигаясь в норме, наша цель не произвела бы никаких тахионных возмущений.

– Наш?

Я опускаюсь в кресло старпома.

Рыболов улыбается. Яневич ухмыляется. А командир говорит:

– Молодец. Кто именно?

Я пожимаю плечами.

– Клаймер, но я видел только схемы в учебнике. Там были основы.

– Джонсоновский. Бугор на дуге четвертого пера.

Я смотрю на Уэстхауза. Он Дубасит по клавиатуре, как сумасшедший органист.

На клаймерах нет инстела. На малых расстояниях хитроумные операторы переговариваются на куцем языке маневров через аппаратуру для обнаружения.

Я бросаю взгляд на Старика.

– Это вы бросьте, сэр. И не думайте. Война идет. Это дело серьезное.

Яневич шепчет:

– Выйдем из гипера и обменяемся схемами поиска. Вдвоем мы быстро найдем, где у них скорость меньше.

– Каким образом мы что-то узнаем, не переходя в норму?

Он смотрит на меня странным взглядом.

– Мы уже в норме. Ты что, не заметил? Последние шесть часов мы в норме каждую пятую минуту. Ты не следил?

– Сигналы тревоги…

Нет, лучше помолчать. Я проспал свою вахту.

– Господи! Ты думаешь, я так все время и буду заводить эту дуру? В гробу я видал такие правила. Людям надо спать. Кстати сказать, где ты был с восьми до двенадцати?

Что я могу ответить? У меня нет оправдания.

– Не переживайте, мистер Лучше-поздно-чем-никогда. Главное, что тревогу записывает магнитофон. Этого достаточно.

Ухмылку, которая командиру не вполне удалась, ухитряется соорудить у себя на лице Яневич.

– Ты научишься этим маленьким хитростям. Магнитофон запоминает то, что мы хотим, чтобы он запоминал. Отчет о полете даст возможность узнать, что происходит. Они здесь тоже бывали. Пока ничто не угрожает кораблю и не происходит ничего существенного, они смотрят сквозь пальцы. Надо быть гибче. Не этому ли нас учили в Академии?

– Может быть. Но это не тот флот, который я знал.

– Да?

– Я считал, что в военное время правила соблюдаются строже.

– Ты на клаймере, – смеется он. – В чем дело? Долго не покупаем тебе место на лошади Гекаты? По крайней мере ты хоть поспал. – Его улыбка становится тоньше. – Мы это исправим. Отстоишь вахту и потом еще одну, чтобы догнать.

Все не так плохо, как я ожидал. Пиньяц из той породы вахтенных офицеров, что не путаются под ногами. Его присутствие становится заметным лишь тогда, когда он вместе с Никастро проверяет, действительно ли заранее запрограммированный Уэстхаузом прыжок доставит корабль в нужную точку схемы поиска. Астрогатор, хотя спит меньше любого другого, круглосуточно работать все же не может.

В этом патруле обязанности Яневича не соответствуют другому названию его должности – первый вахтенный офицер. Первую вахту стоит сам командир. Яневич – вторую. Третью – Пиньяц. На линейных кораблях третью вахту, как правило, стоит астрогатор. На клаймерах этим занимается квартирмейстер. Командир от вахт свободен.

Но Старик считает, что наш младший лейтенант еще зелен. Когда спокойно, он дает Бредли стоять вахту. Временами он поручает это мне. Порой – Дикерайду. «На всякий случай». Даже Вейреса командир время от времени ставит на вахту. Одна из неписаных обязанностей офицера – научиться всему, чему только возможно. Когда-нибудь это может спасти корабль.

Расписание вахт на клаймере не играет большой роли ни для кого, кроме тех офицеров, кто принял на себя четырехчасовые интервалы ответственности. А люди приходят и уходят. В операционном отсеке Никастро и Канцонери следят лишь за тем, чтобы на важных постах кто-нибудь был. Холтснайдер и Бат в оружейном поступают точно так же.

А вот в инженерном отсеке, где большинство пультов нуждаются в постоянном дежурстве, все структурировано более жестко – там по шесть часов работают и по шесть часов отдыхают.

Первая наша программа, начатая на месте последнего известного положения цели, ничего не дает. Пока мы ждем джонсоновский клаймер, Уэстхауз пишет новую. Но уже не надо. Джонсоновский клаймер унюхал след нейтринной эмиссии.

Эта весть неуловимо меняет каждого. Через несколько минут все на местах по боевому расписанию. Разговоры сводятся к случайным нецензурным замечаниям, излишне громким или неестественным.

Скуки больше нет. Эти ребята действуют резче, чем можно было предположить по их виду последнее время. Командир справился со своей работой.

Уэстхауз увлечен профессиональной беседой с коллегами с другого клаймера. Старик и старпом держатся поблизости.

Проходит два часа. Мы разбиваем на квадраты зону, где Джонсон поймала нейтринные следы. Она танцует с нами. Два радиуса обнаружения почти совпадают.

У меня пробуждаются внимание и интерес, хотя и не к своему экрану. Мне хочется уловить все детали, не упустить ни одного нюанса в поведении людей, ни одного их движения, ни одного выражения лица. Я хочу увидеть малейшие изменения в манере речи, выдающие внутренние переживания.

Наиболее разительно переменился Старик. У него внутри будто щелкнул переключатель, и он стал истинным командиром. Ему повинуются без слов. Космонавты кидают на него взгляд, и тут же их глаза возвращаются к работе.

Клаймер ожил. Акула учуяла кровь.

Именно чтобы увидеть такого командира, я и отправился на Ханаан. Того, чье место только что было занято брюзгливым, недоумевающим незнакомцем, плывущим без руля и без ветрил. Теперь сомнения и страхи и кисло-горькое самоедство – все в сторону.

Это подействовало и на меня. Я успокоился. Он нас вытащит.

Что творится у него внутри? Действительно ли он все это отбросил и оставил только долг? Даже в минуты наибольшей откровенности мысли его не прочесть. Судя по всему, что я о нем знаю, он напуган до смерти.

По новой программе оба корабля исследуют крохотный участок пространства минутными сдвигами в гипер и обмениваются информацией каждые полчаса.