Юлия Жукова - Сами мы не местные

– Ох, как же хочется жрать! – морщится он. – Ну ладно, авось немного осталось терпеть… Начинай с левой руки, хорошо?

И я принимаюсь планировать операцию.

Самым трудным оказывается найти место для микроскопа, под которым я буду сваривать нервы и сосуды. Подлокотник кресла покатый и извилистый, с него все соскользнет. Приходится насобирать костей почище, промыть их спиртом (которого у меня, к счастью, очень много) и сварганить из них и бинтов некое подобие столика. Затем я несколько раз просчитываю в уме все возможные сложности, подготавливаюсь по полной, обезболиваю и берусь за пилу.

В скрюченном положении ужасно болит спина, особенно если учесть, что я всю неделю пашу в том же самом положении без передыху. Еще очень неудобно без ассистента, но что делать. Вот уж действительно, хочешь жить – умей вертеться. Ох хочу… Пациент забавно смотрится в маске, а первые минут десять хохотал над моим видом в стерильном костюме, маске, очках и шапочке, ничего делать не давал. Еле успокоился.

Левую руку я заканчиваю через три часа. Жрать хочется ужасно. У меня, правда, есть питательные растворы, можно будет потом вколоть и ему, и себе, но потом. Их не так много, а конечностей четыре. Крови бы хватило, хотя лазерная пила не дает большого кровотечения, но все равно есть потери.

Ирлик осторожно шевелит указательным пальцем.

– Она не очень слушается, – говорит капризно.

– Да вы подождите хоть несколько часов, дайте прирасти! Вот сниму фиксатор, тогда будете шевелить, а пока не вздумайте, а то пальцы тоже закатаю.

Он сверкает на меня покоричневевшими глазами, но мучить руку перестает.

Еще через четыре часа я справляюсь с правой рукой. Под конец совсем уже еле шевелилась, надо делать перерыв. Достаю капельницы с питательным раствором, ставлю одну Ирлику, другую себе. Разгребаю кости с пола, ложусь по стойке «смирно».

– Отдыхаем, – говорю. И отрубаюсь на десять часов.

Когда просыпаюсь, пациент встречает меня радостной улыбкой. Он уже без проблем пользуется обеими руками. С левой даже гипс отковырял. Ни намека на разрез там не осталось.

– У меня свободные руки! – ликует он, ерзая на месте. – А с ногами дольше будет или быстрее? Я даже есть уже не хочу, только бы выбраться!

– Есть вы не хотите, потому что всю ночь питались, – говорю, снимая пустую капельницу. – А с ногами будет быстрее, если вы мне поможете.

– Легко! – бешено кивает он.

Ну вот теперь у меня есть ассистент. Бестолковый и опасный, но есть. Всего через пять часов обе ноги свободны.

Я достаю влажную салфетку и тщательно, с упоением утираю пот с лица. Только сейчас чувствую, как тут душно, в этой комнатушке. Удивительно, как до сих пор не задохнулась. Властелин Битвы тут же начинает проверять конечности на прочность: щупает руками, пытается наступить.

– Да не трогайте! – молю. – Ведь хуже сделаете! Ну подождите еще хоть пару часов!

– Ты себе не представляешь, как я хочу встать с этого трона! – с душой говорит он.

– Представляю. Разрешаю лечь на пол.

Удивительно, но он послушно ложится. Видно, ноги все-таки дороги. Я тоже ложусь, распрямляю спину и некоторое время дремлю, пока меня не будит нетерпеливый бог:

– Три часа прошло. Левая уже совсем хорошая. Можно мне обратно привычную форму принять хотя бы? Я не буду на правую наступать…

– Ладно, – разрешаю. – Принимайте. Только дайте я сначала фиксатор сниму, а то сдавит.

И вот Ирлик-Мангуст снова выглядит так, как когда я впервые его увидела. Но на достигнутом он не останавливается, увеличивается в росте еще больше, заполняя почти весь зал, и теперь так пышет жаром, что мне становится нехорошо. Я поспешно убираю свои причиндалы в чемодан.

– По-моему, стоит попробовать отсюда выбраться, прежде чем я тут зажарюсь, – говорю.

Он плотоядно облизывается и хватает меня за руку. Я невольно отшатываюсь.

– Да не трусь! – укоряет он меня. – Не сожру. Просто, когда вылезем, надо будет подкрепиться… Давай сюда свой ящик и держись крепче.

Он продевает меня в свои бусы и прижимает локтем к самому животу. Я изо всех сил вцепляюсь в прохладные украшения на его горячем теле. Внезапно поднимается ветер – обжигающий, пыльный, пахнущий горелыми костями. Он все усиливается и мечется вокруг нас, образуя смерч, а потом мы резко стартуем вверх. Земля кругом трясется, я зажмуриваюсь и закрываю нос воротником, чтобы не надышаться пыли. Все дрожит и раскаляется, по мне ручьями течет пот, но мы движемся к поверхности. Пару раз приоткрыв глаза, я вижу алые, плавящиеся камни, и мне становится нехорошо.

– Горячо? – кричит мне сверху Ирлик-хон.

– Да-а! – блею я.

– Не бойся, я вокруг тебя остужаю!

Мне страшно подумать, на какую глубину его засобачили, потому что поднимались мы невыразимо долго. Вообще не понимаю, как я это пережила. А уж тем более – как это пережил эмбрион. Хотя я Ирлика предупреждала. Может, подумал и об этом, бог все-таки. Одно радует – при таких температурах ни одна зараза на нем не выживет, это точно.

Наконец кошмарный подъем заканчивается. Я от большого ума смотрю вниз – там разверстая земля, дым, лава… но далеко. Даже очень далеко. Ой, мама!

– Ты еще и высоты боишься? – доносится сверху насмешливый голос. Меня под зад подхватывает гигантская рука. – Та-ак, где тут ближайшее пастбище? А, вон!

Он стартует с места на скорости хорошего унгуца, и меня мгновенно продувает ледяной ветер. К счастью, летим мы недолго, через минуту опускаемся на заснеженное поле с оленями. Те, конечно, порываются удрать, но Ирлик стремительно окружает пятерых скотин огненным кольцом. Потом он выпутывает меня и ставит на землю. Я кутаюсь в теплую куртку, однако здесь гораздо холоднее, чем у Дола, так что я подхожу поближе к огоньку.

Ирлик еще немного изменился. Перья на его украшениях превратились в шипы, похожие на горящие сучья. Рисунки на теле мерцают как красные угли, а кожа сильно потемнела. Огненные волосы заплетены в две неплотные косы, которые стелются за ним по земле.

Он проходит внутрь круга, хватает одного здоровенного оленя за рог, другой рукой отрывает ему заднюю ногу и с упоением вгрызается в мясо, пачкаясь в крови. Не жуя, проглатывает первую порцию и поднимает окровавленное лицо к звездному небу, жмурясь от удовольствия. Потом продолжает трапезу.

Я сижу на корточках у огня и жду, пока он насытится. Я бы тоже не отказалась перекусить. На втором олене он меня замечает, выдирает из оленьего бока кусок, ошпаривает огнем на ладони и кидает мне. Я срезаю скальпелем обугленную корку и осторожно пробую мясо. Оно жесткое и несоленое, но по крайней мере не сырое, а есть очень хочется. Где у меня тут был физраствор?

Наконец олени заканчиваются. Ирлик-хон тушит огонь, выходит из протопленного круга и умывается снегом. На лице бога снег вскипает и шипит.