Дэн Абнетт - Попутчик

На улице, на залитых солнцем ступенях он увидел прилавок «ПроФуд», у которого мама не разрешила задержаться, когда они спешили сюда. Рабочие выстроились в очередь за чашкой горячего напитка и шоколадкой. Он подошел и принялся разглядывать фотоменю над прилавком: глянцевый кофе, обсыпанная сахарной пудрой выпечка и ломтики сыра и еще всякой ерунды.

Затем мужчина за прилавком сказал какой-то женщине, что у нее милый малыш, а женщина ответила, что это не ее ребенок и интересно, чей же он? Маленький мальчик потерялся. Маленький потерявшийся мальчик на шумной улице большого города. Где его родители? Ах, бедняжка. Должно быть, он так напуган.

Он не был напуган, во всяком случае, до тех пор, пока они не начали суетиться вокруг него. Его спросили, где его папа, а он не знал, и тогда они спросили, где его мама, и он вдруг понял, что на самом деле он и этого не знает. Она находилась в большом коричневом доме со ступенями перед входом, но вокруг было несколько больших коричневых домов со ступенями перед входом, и он не мог сказать в каком.

Вот тогда-то он действительно испугался. Он хотел знать, где его мама. Но никаких признаков ее присутствия не было. Вообще-то, он не понимал, что происходит, кроме того, что каким-то образом он потерялся и мамы нет поблизости, чтобы найти его или объяснить, что случилось.

И папы тоже нет.

Мужчина, работавший за прилавком «ПроФуд», вышел и отвел его в сторонку, к стенду, на котором красовалась большая яркая картинка с изображением астронавта Билла Берри, и дал ему бескалорийный кока-кольный леденец, чтобы ему было чем заняться, пока звонили в полицию.

Он лизал леденец и рассматривал картинку с Биллом Берри. Тот, в сверкающем серебряном скафандре, держал в вытянутой руке шоколадный батончик и улыбался своей фирменной «Счастливой Улыбкой Берри».

Улыбка у него была широкая. Она заполняла все небо. Жизнерадостная улыбка, полная крупных белых зубов, ровных и отполированных, и на одном из них действительно играл лучик света. А в уголках рта были ямочки — ямочки от улыбки.

— Как зовут твою маму? — спросил его продавец.

— Миссис Кармела Блум, — ответил он.

— Очень хорошо. Мы разыщем ее, не волнуйся. Обязательно найдем ее. А как тебя зовут, малыш?

— Лекс Фальк, — ответил он.

Чернота наступала и исчезала, наступала и исчезала. Пару раз, в периоды черноты, он был уверен, что слышит плеск, будто кто-то шевелится в ванне. Каждый раз, когда зрение возвращалось, улыбка была все там же. Улыбка гигантского астронавта Билла Берри. Она никуда не исчезала и не прекращалась, даже когда он не мог видеть ее. Все оставалось по-прежнему — улыбка, голоса и капли дождя, падающие на лицо.

Дождь был какой-то странный. Он не понимал, что не так с этим дождем. Он стоял около стенда «ПроФуд», сосал леденец, глядел снизу вверх на «Счастливую Улыбку Берри» и старался быть не очень напуганным, и светило солнце. Было жарко. Стоял солнечный-солнечный день.

Почему же на лицо падал дождь, холодный и колючий, словно в кожу впивались иглы? Где его мама? Бедро болело. Голова болела.

Когда продавец спросил, как зовут его маму, он сказал, что Кармела Блум, но это было явно смешно, потому что его маму звали Илейн. И она умерла, когда ему было два года, а его мачеху — женщину, вырастившую его, — звали Клэр Шавест, позже Клэр Фальк. И ни одна из них никогда не брала его с собой в коричневое здание АП в солнечный день, чтобы обсудить организацию похорон и несчастный случай на производстве в отношении его отца, потому что его отец не был на орбитальной стройке, он работал на «Лоуманн-Искейпер» и был еще жив. Теперь он жил с новой семьей на планете Поселение 21. С семьей, создание которой он оставил на усмотрение Клэр. С семьей, с которой Лекс никогда не встречался, потому что в действительности он не был готов пересилить себя и отправиться драйвером на Поселение 21, хотя там жили его сводные братья и сестры.

Почему же идет дождь, если светит солнце? Почему ему больно? Что его смущает?

Он хотел встать. Он лежал на спине. Он хотел встать, но знал, что на самом деле это будет трудно сделать.

Однако, как бы трудно ни было, он понимал, что гораздо труднее будет вспомнить, кто он.

Лекс Фальк открыл глаза Нестора Блума.

Улыбка была широкой. Она заполняла все небо. Это была жизнерадостная улыбка, с ямочками в уголках рта — ямочками от улыбки. Улыбку заполняли крупные белые зубы, ровные и отполированные, и на одном из них играл лучик света, как это показывают в мультиках.

Нет же, почему «как»? Всамделишний мультяшный блеск, звяк! — и тут же голова кругом.

Фальк заморгал, стряхивая капли холодного дождя. Улыбка. Хотя он видел ее под каким-то странным углом, определенно это была фирменная «Счастливая Улыбка Берри». Она уже полиняла от непогоды, местами отслаивалась, но, положительно, это было старое доброе фирменное изображение астронавта, а не то дерьмо, тупой Рустер-Бустер, которого «ПроФуд» сделала лет пятнадцать назад частью своей политики создания нового облика. На фига вообще такое делать? Билл Берри, с его серебряным ретроскафандром, с его чернично-фиолетовой кожей и гигантской задорной улыбкой, да еще и с мультяшным блеском, — вот кто являлся настоящим героем. Логотип с астронавтом был классическим элементом коммерческого дизайна. Ничего общего с Бустером-Рустером.

Улыбка над ним разрасталась и достигла уже трех метров длиной. Кусок полотна, вырезанный из старой рекламы и теперь вставленный вместо оконного стекла. Другие окна тоже были заделаны чем попало — кусками старых щитов для афиш и объявлений и даже тонкими металлическими листами от контейнеров, немного погнутыми и покрытыми пятнами ржавчины. Они вздрагивали под ударами сильного ветра на вершине холма. Рамы тихонько поскрипывали. Капли мелкого дождя оставались на их слегка наклонных поверхностях.

Низкое небо было затянуто белесыми тучами, похожими на пену из огнетушителя. Он лежал на спине в грязи. Бедро болело, и голова тоже. Он насквозь промок и замерз. Вдали, за воем ветра и шелестом дождя, он слышал глухую пульсацию крутившихся ветряков.

Кроме того, он слышал и голоса.

Он изо всех сил тянулся, прислушиваясь. Но ему даже не удалось пошевелить шеей, чтобы приподнять голову. Он чувствовал себя попавшимся в ловушку, как в приступе клаустрофобии. Такое же ощущение он испытал, когда его только-только внедрили в качестве бессильного пассажира в рядового первого класса Нестора Блума. Он был парализован. Он был воткнут в тело, которое не повиновалось его командам, независимо от того, насколько сильно он желал их исполнения. И теперь Блум не мог нести их обоих.

Фальк запаниковал. Он попытался взять себя в руки, но ничего не получилось. Он словно застрял в лифте, начиненном порохом. Запал уже горел, разгораясь все жарче, и ярче, и сильнее, а ему было никак не выбраться, чтобы убежать, и взрыв вместе с лифтом уничтожит и его.