Александр Зорич - Три капитана

Поэтому большинство пробужденных космонавтов были брошены именно на этот фронт работ.

Так что вскоре насосы заработали. Кто бы сомневался…

Но и «интенсивные инструментальные исследования» дали свои плоды.

Звездолетами были открыты три новых небесных тела. Три планеты.

Одна из них, ближайшая к светилу, разумеется, и была нашей студеной Беллоной.

Причем Беллона, как установили довольно быстро (благо такие вещи астрофизикам видны издалека), имела атмосферу с достаточно высоким содержанием кислорода, да вдобавок еще и находилась в зоне обитаемости! То есть на оптимальном удалении от центрального светила системы. Не настолько далеко, чтобы вся ее атмосфера сжижилась и смерзлась (как частенько бывает на невезучих планетах), но и не настолько близко, чтобы вся жидкость на ее поверхности, испарившись, перешла в газообразное состояние и сформировала толстую, непроглядную, «войлочную» атмосферу (как это произошло с нашей родной Венерой).

Если быть точным, средний радиус орбиты Беллоны составлял 1,2 миллиона километров.

Поразительно мало по меркам Солнечной системы! Ведь у нас даже Меркурий, ближайшая к Солнцу планета, держится от светила на почтительном удалении и никогда не приближается к нему меньше чем на 46 миллионов километров! И притом на поверхности Меркурия так жарко, что там серебрятся озера жидкого олова! Куда уж сохраниться воде в жидком состоянии!

А вот Беллона, получается, находится к своему красному солнцу в 38 раз ближе, и ничего — остается в «зоне обитаемости»! А всё потому, что светимость Вольфа 359 в тысячи раз ниже, чем у Солнца; вот и зона обитаемости в сотни раз уже солнечной.

Вот за такие парадоксы я в отрочестве и любил физику космоса, потому и мечтал стать капитаном Главдальразведки…

Ну а нахождение небесного тела в зоне обитаемости — это всегда повышенные шансы разжиться водичкой в жидком состоянии.

Поэтому астрономы, в первую очередь, рекомендовали командованию экспедиции прозондировать именно свежеоткрытую Беллону. (Кстати, название ей тогда еще не присвоили, она проходила в документах экспедиции того периода под безликим шифром «Вольф 359-a».) Для каковых целей было решено использовать и все мощности корабельных обсерваторий, и зонды «Феникс»…

А я тут же припомнил знаменательные слова одного случайного знакомца по моему единственному в жизни среднеазиатскому вояжу, туркменского аксакала Ахмеда, который в двадцать седьмом веке по-прежнему расхаживает по своим родным пескам, облаченный в засаленную меховую шапку, широкие шаровары и толстый стеганый халат. А в карманах халата отлично соседствуют планшет и кресало для розжига костра из верблюжьего навоза-кизяка — по ночам в жарких пустыням зверски холодно.

— На Востоке говорят: вода — это жизнь, джигит Костя. Пей больше воды, Костя, и всегда будешь живой.

Кстати, именно после той редакционной поездки у меня появилась привычка всегда держать в холодильнике лишний баллон минералки. А вот прихлебывать в жару обжигающе горячий чай я, увы, так и не выучился, хотя перепробовал все варианты: от зеленого копченого до парагвайского мате.

Что ж, воду на Беллоне увидели еще издалека, средствами корабельных обсерваторий.

Спектральный анализ убедительно свидетельствовал: на вновь открытой планете в атмосфере присутствуют водяные пары. Стало быть, там и на поверхности определенно может быть вода, а значит, будем жить, ура! Это ли не радость ученого, не эйфория исследователя?

Ну а чтобы поскорее посмотреть на Беллону вблизи, были высланы зонды «Феникс». Две штуки. Один — «Восходом», другой — «Звездой».

А что такое «Фениксы»? О, поскольку они использовались и предшествующими межзвездными экспедициями, «Первый век» повествовал о них достаточно пространно.

Эти зонды (кашалоты в сравнении с той искореженной малюткой, которую мы извлекли из вечной мерзлоты в районе Афанасьевского кряжа) относились к классу БМС — больших межпланетных станций. Подобно транспортно-пассажирским ракетопланам, они располагали собственными газофазными ядерными двигателями, но были беспилотными и не предназначались для многоразового входа в атмосферу планет.

В лучшем случае, если удовлетворялся ряд условий по гравитации и плотности атмосферы, БМС могла, используя тепловой щит, парашютную систему и тормозные двигатели, один раз шмякнуться на поверхность планеты, ведя при этом непрерывную трансляцию данных.

В этом плане БМС стояли близко к межпланетным станциям еще первых десятилетий исследования космоса — «Лунам», «Марсам», «Венерам», «Маринерам», «Кассини». Хотя и были они, конечно, куда более совершенны во многих отношениях.

Так вот, две БМС «Феникс» были выпущены прямиком к Беллоне.

Одна станция должна была пройти от планеты на расстоянии в пятьсот километров, передав детальные снимки и информацию от различных датчиков.

Другой предстояло на огромной скорости врезаться в атмосферу планеты и сгореть в ней. Но зато передаваемые станцией в последние минуты данные обещали идти с высот до двадцати километров. В частности, ожидались заметно более детальные фотографии, чем от первого «Феникса».

Я какое-то время скрипел мозгами, не мог понять — зачем вперед себя высылать ценные «Фениксы», да притом так быстро гробить оба: один пролетит мимо Беллоны и унесется в галактические дали, потому что из-за слишком большой скорости не сможет стать искусственным спутником планеты, а другой сгорит к чертовой бабушке?

Но смысл имелся.

Смысл был в том, что «Фениксы» обещали заметно — суток на сто тридцать — опередить звездолеты в гонках к Беллоне.

Потому что звездолеты, согласно плану, в итоге как раз тормозились до мизерной скорости порядка семи километров в секунду — чтобы оказаться на орбите Беллоны. А вот от «Фениксов» этого не требовалось!

Зато полученная от них по телеметрии информация могла оказать кардинальное влияние на дальнейшие планы экспедиции. (Да чего уж там! Уверен, что все космонавты не теряли надежды встретить в системе Вольф 359 инопланетный разум и каждый в глубине души ждал, что на фотографии, переданной с борта «Феникса», будет улыбаться им зеленый человечек с букетом зеленых роз.)

В общем, «Фениксы» полетели. Вроде бы искать на Беллоне воду, а на самом деле — зеленых человечков.

Кстати, тут я завязал себе памятный узелок на будущее — посмотреть.

Дело в том, что с момента отлета этой экспедиции ее участникам уже не поступало никаких сведений об актуальном состоянии прикладной экстрасолярной планетографии.

А ведь в те же годы в соседних звездных системах Млечного Пути их коллеги, бессловесные и рукотворные, вписывали в эту самую планетографию страницу за страницей.