Георгий Мартынов - 220 дней на звездолете

На лице журналиста не появилось ни одного признака беспокойства от этого сообщения.

— Я мало смыслю в этих вещах, — с подкупающей откровенностью ответил он. — Вы говорите, что это опасно. Я вам верю. Но раз вы идете на эту опасность, то почему бы и мне не сделать то же?

— Ну, если так, — весело сказал Хепгуд, — то я очень рад такому спутнику.

Он крепко пожал руку Бейсона.

— Когда вы думаете начать полет? — спросил журналист.

— В конце августа этого года.

— А почему не раньше?

— Потому что надо дождаться благоприятного положения планеты Марс, на которую я хочу лететь, — ответил Хепгуд.

— Ну, что ж, подождем! Не так уж долго! — ответил Бейсон.

16 сентября 19.. года.

(В Москве сейчас около пяти часов утра.)

День 15 сентября навсегда останется в нашей памяти: в этот день мы проникли под облачный покров Венеры.

Завеса тайны, скрывавшая поверхность планеты, приподнялась.

То, что таилось под густыми облаками и так недавно казалось недоступным земному взору, предстало нашим глазам, а беспристрастная кинопленка запечатлела всё виденное…

Мы приблизились к Венере 14 сентября около двенадцати часов. Диск планеты, появившийся сначала в виде узкого серпа, быстро расширялся и к двадцати часам предстал перед нами в полной фазе.

Освещенная Солнцем Венера блестела, как снежная шапка горы в ясный солнечный день на Земле.

В этот момент до нее было около двух миллионов километров и ее видимый поперечник был почти такой же, какой мы видим Луну в фазе полнолуния. Простым глазом было видно, что поверхность планеты сплошь закрыта белыми облаками.

На фоне черного неба, усеянного бесчисленными звездами, белоснежная «сестра Земли» была сказочно прекрасна…

Я прильнул к своему окну, не в силах оторваться от этой картины, и без конца фотографировал ее на цветную пленку.

Забыл раньше упомянуть, что на корабле устроены специальные окна, стекла которых, сделанные из особого сорта горного кварца, позволяют не считаться с ним при съемках объектов, находящихся снаружи. Эти окна меньше других имеющихся на корабле и предоставлены в полное мое распоряжение. Пайчадзе называет их «окнами ТАСС».

В семь часов утра пятнадцатого сентября Камов предложил нам надеть шлемы, которые были уже приготовлены заранее, а затем включил двигатели, предназначенные для торможения корабля.

Раздался знакомый гул, но не такой громкий, как в первый раз.

Сквозь окна проник отблеск пламени.

Мы все, находившиеся до сих пор в самых разнообразных положениях, опустились на переднюю стенку, которая стала нашим полом. Возникшая сила тяжести сразу определила, где верх, а где низ. Полет корабля получил определенное направление — вниз, на Венеру, которая очутилась у нас под ногами.

Почувствовать опять свой нормальный вес было приятно, но, как и говорил Камов, движения были стеснены и тело казалось очень тяжелым. Семидесятичетырехдневная привычка к полной невесомости давала себя знать.

Я перешел к другому окну и устроился около него лежа. Пайчадзе и Белопольский, уже больше суток не покидавшие обсерватории, не отходили от своих астрономических приборов, поглощенные своей работой. Их окно было в несколько раз больше моего, и они могли наблюдать за приближающейся планетой, не отрываясь от дела.

Камов находился у пульта управления. На этом посту ему предстояло пробыть долгие часы. Он прильнул глазом к окуляру перископа, положив руки на рукоятки.

Я незаметно сфотографировал его.

Венера, диск которой увеличился за это время до размеров раз в десять больше полной Луны, находилась прямо под нами, и корабль падал на нее с высоты сорока тысяч шестисот километров с чудовищной скоростью двадцати восьми километров в секунду. Тормозящая работа двигателей медленно, но неуклонно уменьшала эту скорость.

Если бы не было торможения, то мы врезались бы в атмосферу планеты меньше чем через двадцать минут, так как притяжение Венеры еще увеличило бы скорость корабля, и сгорели бы, как метеор. Могучая сила наших двигателей, преодолевая тяготение планеты, равномерно снижала скорость на десять метров в секунду.

Спуск продолжался сорок семь минут, и всё это время я отходил от своего окна только для того, чтобы проверить работу автоматических киноаппаратов, снимавших приближающуюся планету, и сменить пленку.

Четыре фотоаппарата находились под рукой, так же как и большое количество негативных материалов. Всё это было заготовлено заранее, так как сообщение обсерватории с другими помещениями корабля было сильно затруднено. Дверь оказалась сейчас на «потолке», и к ней вела прикрепленная несколько часов тому назад легкая алюминиевая лестница. Чтобы добраться до моей лаборатории, расположенной в средней части, пришлось бы взбираться на высоту четырехэтажного дома, что было и долго и утомительно. Мы заблаговременно приняли все меры, чтобы как можно меньше выходить из обсерватории, пока корабль не покинет Венеру и жизнь не войдет снова в ставшую уже привычной «невесомую фазу».

Планета приближалась.

Через двадцать минут скорость корабля уменьшилась до шестнадцати с половиной километров в секунду, и мы приблизились на расстояние в четырнадцать тысяч километров.

Венера закрывала собой почти весь видимый горизонт. С этого близкого расстояния она не казалась такой ослепительно белой. Отчетливо виднелись тени между отдельными массивами облаков. Я внимательно искал в сильный бинокль хоть какого-нибудь разрыва в этой клубящейся массе, но не находил ни одного. Толща облаков была, по-видимому, очень значительна.

«Неужели, — думал я, — опасения Камова оправдаются и они простираются до самой поверхности планеты? Как будет обидно, если мы ничего не увидим! А что можем мы вообще увидеть? Белопольский говорил, что ученые предполагают на Венере только океаны и заболоченные пространства суши. Теперь выяснилось, что почти наверное имеется растительность. Быть может, проникнув под облачный слой, мы увидим цветущую жизнью обитаемую страну, увидим обширные города, возделанные поля, корабли в океане. Что предстанет нашим глазам через несколько минут?»

Я сильно волновался. Такое же состояние испытывали и мои товарищи. Даже всегда невозмутимый Камов признался мне впоследствии, что и у него мелькали такие же мысли, как у меня. Впервые за всю историю человечества люди готовились проникнуть в тайну другого мира. Правда, они были на Луне, но тогда было заранее известно, что это лишенный жизни, мертвый мир, а здесь всё было загадкой. Тогда был хорошо изученный маленький спутник Земли, а здесь большая таинственная планета, почти равная нашей по своим размерам.