Андрей Ливадный - Черная Луна

Через минуту название планеты запульсировало красным.

Денис не видел, как обзорные экраны вновь затянуло черным маревом гиперперехода. Он сидел живой, но на его лице не отражалось ничего — ни мыслей, ни эмоций.

По иронии судьбы он летел домой, но не понимал этого.

Его разум, измученный сменой реальностей, вторжениями чуждой воли, смертями, шоком, не вынес той последней капли, что долил Анри Бейкер в полную до краев чашу страданий…

У нормальных людей такое состояние, когда мозг сознательно отключается, перестает реагировать на раздражители, называется комой. Но Денису оказалась недоступна даже эта крайняя мера, на которую инстинктивно пошел его измученный организм.

Под черепной коробкой Велехова, сопряженный с основными мозговыми центрами, работал запрограммированный Бейкером сопроцессор. Микромашине было глубоко наплевать, хочет ли жить порученный ее заботам человек.

Разум Дениса угасал, все глубже погружаясь в черную пучину безвременья, а организм продолжал жить.

Он не видел и не ощущал того, как космический истребитель нырнул в гиперсферу, направляясь к далекому Кьюигу, не воспринимал смерть вытащившего его из лаборатории пилота, не отреагировал и на запросы, что вдруг начали поступать на передатчик машины…

Он сидел, неестественно выпрямившись в кресле, и смотрел в черный экран, где медленно вращался, приближаясь, пухлый шар планеты.

Где-то сбоку отрывисто и зло заморгал огонек стационарного лазера, и залпы фотонной энергии прошли поперек курса истребителя, сигналя «остановись!».

Машина вдруг резко изменила курс и начала спускаться к планете. Сбоку, сияя факелами реактивных двигателей, приближалось звено перехватчиков.

Что-то глухо и часто молотило по броне, на пульте управления вспухали и гасли злобные, свидетельствующие о повреждениях корпуса сигналы, на обзорных экранах небо вдруг из черного превратилось в фиолетовое, потом в синее, а он продолжал безучастно сидеть, как спеленатый страховочными ремнями манекен, пока над головой не разъехались в разные стороны остроугольные сегменты брони и жесткий удар аварийно-спасательной катапульты не швырнул два кресла в темнеющие вечерние небеса…

Дождь… Он шел всю ночь. Тихий, теплый и монотонный. Ветра почти не было, и капли падали отвесно, барабаня по широким листьям карликовых деревьев. Звук, с которым они ударяли о листву, напоминал потрескивание остывающих дюз планетарных двигателей.

Откуда все это? Откуда я это знаю?!

Вопрос безответно бился в сознании…

Человек лежал на холодном, мокром бетонном полу и вслушивался в монотонный шелест дождя…

Темнота плотным саваном обволакивала покосившийся заброшенный грузовой терминал на окраине космопорта. Провисший вовнутрь пластиковый скат крыши служил хорошим водосточным желобом, и послушная вода охотно текла по нему, низвергаясь на холодный бетонный пол, в полном соответствии с законом всемирного тяготения…

Он лежал, бессмысленно глядя во тьму, и пытался вспомнить хоть что-нибудь…

Мысли — непонятные, тягучие, грустные… Не его мысли… Они текли так спокойно, умиротворенно, в унисон шелесту дождя, и оттого сумеречный мир вокруг превращался в абстракцию… и ленивый танец наполняющих его теней баюкал раненое сознание.

«Разве может существовать столь всеобъемлющий покой?.. — пришла недоуменная мысль. — Разве мир — это не холод вакуума и тревожные, злобные вспышки стационарного лазера?.. Разве капли сконденсированной в небесах влаги могут нести в своем падении что-то еще, кроме известных траекторий, которые можно описать сухим языком чисел двоичного кода?»

Дождь отвечал — да.

Он нес щемящую сердце грусть…

Он нес понятие «дежа вю».

Это был сбой…

О, гад… как больно!..

Тело на бетонном полу выгнулось в яростном припадке эпилепсии.

Потом больное сознание потянулось в холод… Он был отрезвляющим и еще более болезненным, чем дождь.

Страх…

Доминанта будней. Чувство, которое долгое время таилось под огромным количеством мнемонических запретов…

У него, оказывается, огромный беззубый рот и пепельно-серые, неживые губы. Вода… Мутная вода, наполненная хлорофиллом, низвергающаяся на него… замерзающая на лету…

Визг покореженного сознания, сливающийся с гулким лаем автоматических пушек и тонким высокочастотным свистом измотанного движка.

Триплекс кабины космического истребителя, наискось перечеркнутый частой строчкой дырочек, обтянутых паутиной трещин…

Это было на подступах к Кьюигу? Его сбили, и он падал в фиолетовую синь стратосферы, пока удар катапульты не освободил кресло, швырнув его прочь от объятой пламенем машины?

Бред… Или все же куски реальности?..

Широкий мрачный тоннель, что ведет в никуда, в какие-то недра… Недра чего?..

Сыпучий, похожий на каплевидный шлак реголит, в котором тонут ноги… Какие-то голоса… треск помех несущей частоты, и приказ, хлесткий, как удар… Ищи! Вспоминай! Тут должен быть вход…

Ненависть… Боль… Что-то неимоверно древнее, страшное и чуждое… Оно живет под черепной коробкой, ворочается там, пробегает семенящими паучьими лапками по подкорке… Злое… Чуждое…

Спазм… И опять где-то сбоку, на фоне равнодушных звезд, отрывистое, частое, злобное помаргивание лазерной турели…

Перехватчики… Побег… Стратосфера…

А ведь когда-то был дождь…

Он вздрогнул, сгоняя наваждение.

Сознание стало пустым, как чисто подметенный плац.

Кто-то приближался к заброшенному терминалу.

Луч фонаря метался по мокрому скату осевшей крыши. Тяжелое дыхание шло мимо. Запах пота, усталости, мокрых вещей, слипшейся шерсти на впалых боках…

Он ощущал все это… Различал запахи и звуки. Стена дождя, секунду назад полонившая сознание, вдруг отодвинулась, превратившись в нудный шумовой фон.

Тело само знало, что ему делать…

Лежа на влажном и холодном полу старого пакгауза, оказалось легко передвинуться в тень, слиться с фоном стен, стать частицей плотного сумрака… Но запах мокрой шерсти приближался, и от него не могла укрыть тьма.

Потом показался пес.

Статный, холеный, капельки влаги блестят на иссиня-черной шерсти, верхняя губа злобно вздернута, обнажая здоровые белые клыки. Он все видит, но молчит, только утробное рычание уже подкатывает к его горлу…

Из уголка пасти срывается, растягиваясь, тягучая капля слюны… В глазах — жажда крови…

— Рекс! — Голос прозвучал совсем рядом, в пяти или шести метрах. — Куда ты подевался?