Андрей Лазарчук - Предчувствие: Антология «шестой волны»

По рыжей мутной воде понятно было, что дно огромной лужи сплошь состоит из размокшей грязи, густой и липкой. На берегу столпились дети, обутые в красные сапожки, — среди них были и шестилетние карапузы, и насупленные старшеклассники. Они заворожённо следили за белобрысым подростком, осторожно входившим в воду. Его лицо было сосредоточено и напряжено. Мальчик вошёл в грязь и задёргал коленками, ритмично и неглубоко приседая. Привычные движения казались почти непристойными, но не вызывали и тени улыбки, в них мерещилось что-то жуткое. «Рыбка-рыбка, засоси», — донеслось до Артура. Жидкая глина всхлипнула, и мальчик провалился по пояс. Дети радостно загомонили, вытаскивая приятеля на берег.

— Далеко пойдёт, — одобрительно заметил Иван Петрович и прищурился. — А вон и младшенький мой. Вовка! — крикнул он.

К ним подбежал взволнованный старшеклассник с широким лицом и цепкими глазами. Окинул Артура угрюмым взглядом и презрительно усмехнулся. Иван Петрович нахмурился.

— Ты чего здесь делаешь? — строго спросил он.

— Тренируюсь же, пап, — ответил Вова, — ещё целых три часа до начала.

— Марш домой, — сказал Иван Петрович, — тебе ещё переодеваться и сапоги мыть.

— Ну пап, — заканючил Вова, но отец рявкнул:

— Марш, я сказал!

Вова побрёл прочь, сунув руки в карманы. Иван Петрович развёл руками:

— Переживает. Днями напролёт тренируется, уроки запустил. А я разве не волнуюсь? Боюсь, как бы не переутомился…

Артур согласно покивал. Отступившая было тоска нахлынула вновь. Иван Петрович это заметил и сменил тему, спеша сгладить бестактность.

— Ты, Артур, про ремонт думал? Хотя бы ремонт для начала, а лучше и вовсе переехать. Живёшь в свинарнике, ни самому расслабиться, ни девушку пригласить…

— Да какие уж девушки, Иван Петрович, — возразил Артур.

— А то не знаешь! Люда из бухгалтерии с тебя глаз не сводит. Жалеет. На днях говорила — если бы Артур на меня внимание обратил, я бы ему помогла человеком сделаться. Погибает хороший парень, из-за единственной ошибки жизнь губит, — по лицу Ивана Петровича мелькнуло мечтательное выражение. — Романтиком тебя называет, — усмехнулся он.

Артур вздрогнул. Как всегда, слово «романтик» вызвало видение уныло оформленной витрины, на одной стороне которой выставлено рыбацкое и охотничье снаряжение, а на другой — спортинвентарь, игрушки и красные резиновые сапожки. Артур испуганно отбросил навязчивый образ: мысль о том, что его душа — прилавок, на котором пылятся в ожидании покупателя мало кому нужные вещи, была невыносима.

Он брёл за Иваном Петровичем, прислушиваясь к бульканью портвейна в пакете. Эти звуки направили мысли на привычные рельсы.

— Уеду я отсюда, — сказал он.

Иван Петрович удивлённо взглянул на него и похлопал по плечу.

— Ничего, — сказал он. — Придёшь сегодня?

Артур покачал головой, и Иван Петрович обиженно спросил:

— Неужели за моего сына поболеть не хочешь?

Артур молчал. Они шли сквозь тихие дворы; туман сгущался, оседал каплями на волосах.

— Правда уеду, — упрямо повторил Артур.

Артур Земляникин был закоренелым неудачником. Родители дали ему не терпящее сокращений имя в надежде на то, что сын вырастет серьёзным, культурным человеком, а в отдалённой перспективе, возможно, и одним из руководителей города. Ему пророчили блестящее будущее. Когда ровесники ещё очарованно застывали перед лупоглазыми куклами и кубиками замызганных оттенков, выставленными на полках «Романтика», Артур уже деловито проходил мимо, сжимая в ладошке влажные рубли, выданные на покупку тетрадок. Ему некогда было пялиться на игрушки: он был будущим своих родителей, и забывать об этом не позволялось.

Гулять Артура отпускали часто, но тщательно следили, чтобы драгоценное время не тратилось на глупые забавы вроде «казаков-разбойников». Поощряли только игру в рыбку. К огорчению родителей, Артур не обнаруживал склонности к этому виду спорта. Близились уже традиционные соревнования, совмещённые с окончанием школы, а Артуру до сих пор ни разу не удалось засосаться глубже, чем по щиколотку. Дело было в постыдном, тщательно скрываемом страхе: Артуру всегда казалось, что привычная присказка, призванная помочь войти в нужный ритм, на самом деле — просьба, которую каждый раз внимательно выслушивают… где-то там, расплывчато говорил себе Артур, имея в виду тёмные пространства, скрытые под жидкой глиной. Артур с ужасом догадывался, что однажды эту просьбу могут выполнить. Особенно пугала главная городская лужа, растекавшаяся каждую весну перед зданием мэрии: Артур подозревал, что окончательные решения принимались именно там. В глубине души он всегда радовался, что дети на площадь не допускаются, — эта густая грязь, чуть прикрытая мутной водой, была предназначена для общегородских соревнований. Постепенно родители смирились с ожидаемым провалом, и даже известие друга семьи Ивана Петровича о том, что на жеребьёвке Артуру достался счастливый седьмой номер, мало их утешило.

Ожидали провала, но не позора. Мать надеялась на то, что Артур засосётся до середины голени, а может, даже и по колено: он всегда был старательным и добрым мальчиком. Отец с тяжёлым вздохом признавал, что мальчику в лучшем случае удастся погрузиться по щиколотку — а может, и вовсе только подошву помажет. Действительность оказалась хуже. Подгоняемый ужасом и выстрелом стартового пистолета, Артур вылетел на середину лужи, обливаясь холодным потом, пару раз дёрнул коленками, даже не обратившись к рыбке, и рванул к финишу. Весь город наблюдал, как он бежит по жидкой глине, не то что не засасываясь, а даже и не прилипая.

На следующий день раздавленные горем родители сняли Артуру квартирку на окраине, пристроили младшим помощником в архиве «Моррыбы» и вычеркнули так грубо обманувшего надежды сына из своей жизни. Артур долго искал в себе признаки раскаяния и грусти, но нашёл лишь облегчение: ему отчаянно, до слёз не хотелось быть чьим-то будущим. К тому же после позорного выступления на соревнованиях у него прошёл страх перед лужами — как тренировочными, так и главной городской. Обязательную просьбу рассмотрели и категорически отвергли, а значит, опасаться больше было нечего.

Работа в архиве не требовала общения, а вне стен «Моррыбы» от Артура шарахались, как от прокажённого: давний позор на площади перед мэрией не забывался. Единственными людьми, с которыми Артур изредка перекидывался парой слов, были бухгалтерша Людочка, выдававшая Артуру зарплату, да старый друг родителей Иван Петрович — он присматривал за Артуром из благотворительных соображений. Иногда Артуру казалось, что Иван Петрович преодолевает естественное отвращение, чтобы искупить какую-то вину, — поговаривали, что когда-то он засосался лишь краем подошвы, — но, судя по тому, что жизнь Ивана Петровича явно удалась, это всё были слухи, распускаемые недоброжелателями.