Генри Олди - Волчонок

Полковник до сих пор тяжело переживал свой позор в стычке с брюнетом. Он побледнел, лицо Тумидуса, загоревшее под солнцем Китты до цвета темной бронзы, приобрело пепельный оттенок. Глаза налились кровью. Казалось, полковник не спал пару суток.

— Пока шею дураку не намылишь, дурак и слушать тебя не хочет! Когда бы не вы, парни…

Антоний, размышляя о чем-то, кусал губы.

— Боюсь, наши таланты здесь ни при чем, — сказал он наконец. — Если я прав, дураки позволили намылить себе шею. Цирк, мать его… Лентулл, ты как думаешь?

Лентулл кивнул.

— Позволили? — опешил Тумидус. — Зачем?

— Не просто позволили. Спровоцировали ваше нападение, чтобы выглядеть пострадавшей стороной. Вынудили нас вступиться… Короче, поймали на «слаб о ». И я, старый осел, купился…

— За ними могли следить, — объяснил Лентулл. — Если следят они — это не значит, что за ними самими нет внешнего наблюдения. Выслушай они нас без конфликта, это было бы подозрительно. Наводило бы на мысли о сотрудничестве, о сборе информации. А так… На двух рекламных агентов напали хулиганы-единорасцы. Рекламщики сопротивлялись, но не выстояли. Под давлением силы, боясь за здоровье, были вынуждены слушать всякую чушь. При появлении стражей закона решили замять дело. Не сдавать же своих вудунам? Алиби сто процентов.

Тумидус ударил кулаком в ладонь:

— Проклятье! Нет, я все-таки десантура…

«…На обед нам сегодня давали суп гороховый с грудинкой и гренками. Не такой, как варишь ты, мама, но тоже очень вкусный. Помнишь, я вечно клянчил у тебя гороховый суп? А ты говорила, что это тяжелая, вредная еда… Оказалось, не такая уж и тяжелая. Я съел большую тарелку и не отказался бы от добавки. Но вместо добавки супа мне дали свиную отбивную с зеленым горошком. И компот из вишен. Короче, не беспокойся за мой растущий организм. На побывку я приеду толстый-претолстый, с двумя подбородками…»

Компот, подумал Марк. Из вишен, значит.

Хорошо служить на Прецилле.

Вместо компота он за обедом пил клюквенный морс. Вместо горохового супа хлебал уху из трески. Тоже, кстати, ничего, с перчиком. Свинину заменила лапша с курятиной. Добавки дали бы без проблем, только Марк наелся так, что едва дышал. После уроков навигации в компании Кия и Тарары его неизменно «пробивало на хавчик». Марк сам удивлялся: три часа сидишь в кресле, а кажется, что бревна ворочал. В столовку бегом бежишь; пока ждешь своей очереди, точишь хлебушек с горчичкой…

Навигация давалась ему тяжело. Кий словно издевался, зараза! Сектора для прокладки маршрутов выбирались все дальше и дальше, на крайних рубежах Ойкумены. Марк ломился вслепую, как медведь сквозь бурелом. Смена реперных ориентиров системы, еще одна смена — лети туда, не знаю куда. Расчет координат либурны по четырем пульсарам; по трем, определив время задержек импульсов первых двух относительно третьего; по двум и мнимому «маяку»; по одному и двум мнимым…

«Давай! — торопил Тарара. — Гони, улитка!»

Кий ухмылялся.

Экстренный выход в РПТ-маневр. На разгон — полторы минуты. Две — в пределах допустимого. Три — критично. Марк посчитал — ужаснулся. Форсированный двигун либурны позволял рвануть в требуемом режиме хоть с места, но проблема упиралась не в двигун. Компенсаторы инерции не справлялись с такой задачей полностью. Получалось, что все время разгона экипаж проведет при перегрузке в пять-шесть «g» минимум.

«Зачем? — спросил он. — Что за спешка?»

«Флуктуация. — Тарара чистил ногти кривым ножичком. — Хищная, аж пищит. Вынырнула неожиданно, бой нежелателен. Спасаемся бегством. На тебя, брат, вся надежда…»

«Где мы находимся?»

Тарара разъяснил, где.

«Если флуктуация, — упорствовал Марк, — может объявиться с такой внезапностью… Сектор что, не проработан разведчиками Лиги? Антисами? Здесь нет регулярных трасс?!»

«Трассы, — с тоской, непонятной Марку, протянул Кий. — Как же я люблю, мать их, регулярные трассы… Ты считай, Кнут, считай. Полторы минуты на разгон. Надо рвать когти, а ты языком треплешь. Считай, душа моя…»

«И так, — добавил Тарара, — чтобы нас не угробить…»

Марк считал. Потом уроки навигации заканчивались — и начинались уроки пилотирования. Запершись в тренажере, пилот Кнут вел либурну по маршруту, который часом раньше проложил третий навигатор Кнут. Лети туда, не знаю куда…

«Мать их, душа моя», — добавлял он в особых случаях.

У Кия научился.

«…Зима здесь в целом теплая, но сырая. Не волнуйся, мама, нам выдали шерстяные кальсоны. Ага, из натуральной шерсти. Представляешь? Я надеваю их под форменные брюки. Простужаться нельзя, служба. Помнишь, ты пыталась надеть на меня кальсоны, когда я ходил в первый класс? Конечно помнишь. Ты еще говорила, что я упертый, весь в отца: если чего-то не хочу, хоть палкой бей, не заставишь. Ну, про палку ты преувеличивала. Разве что мокрое полотенце…

Передай папе от меня привет…»

Марк вычеркнул «в целом». Оставил просто: «…зима здесь теплая…» Иначе получалось слишком наворочено, не в его стиле. И поставил точку, сделав из одного предложения два: «Ты еще говорила, что я упертый, весь в отца. Если чего-то не хочу, хоть палкой бей, не заставишь».

Перечитал.

Да, так нормально.

Он не знал, какой особист составляет за него письма домой. Флотская гиперпочта Прецилла не позволяла военнослужащим говорить с родными — слишком дорого даже для младшего командного состава. Щедрости начальства хватало на самые простые, самые дешевые пересылки. Текст письма плюс два-три снимка. На снимках обер-декурион Тумидус неизменно был молодцеват и улыбчив. Из-под резинки берета выбивался отросший чуб. Грудь колесом, равнение на середину. Марк на плацу, марширует в первой шеренге. Марк на скале: встал над морем, подбоченился. Марк на стрельбищах, садит с колена.

Смотри, мама, гордись, папа.

Кадров, где Марк всаживал бы копье в извивающегося туземца или, скажем, сплавлялся вниз по ревущей Дамбадзо, маме не посылали.

С письмами дело обстояло сложнее. В обязанности Марка входила правка стилистики: как ни старался далекий особист, местами текст выглядел неестественно. В свободное время унтер-центурион Кнут забивался в угол кают-компании и по три раза перечитывал письма обер-декуриона Тумидуса, исправляя то одно, то другое. Это напоминало шизофрению: разговор с самим собой. Чистый текст Марк сбрасывал обратно на Прецилл и был уверен, что вскоре письмо дойдет до адресата.

«Гиперпочта? Ха! Знала бы мама, что „Дикарь“ последний месяц стоит на Октуберане… До Нума — четыре часа лету. Сбежать в самоволку, взять билет на рейсовый аэробус: здравствуй, мама!»