Андрей Ливадный - Первая Галактическая (сборник)

Вадиму некогда было вникать в подробности, оставалось лишь довериться ей, памятуя о том, как он сам, впервые попав в рубку управления «Фалангером», смог вступить в бой, управляя тяжеловесной, абсолютно незнакомой ему машиной. Земные инженеры действительно сотворили техногенное чудо, сделав интерфейс управления новых боевых машин доступным для любого человека, который знаком с техникой и не испытывает перед ней комплексов и фобий…

Таким образом, оставалось решить проблему с одним пилотом для «Фалангера», и Вадим, понаблюдав за техниками и их реакцией на события, решился поговорить с капитаном Хански.

Вадим интуитивно выбрал его, отбраковав лейтенанта за трусливость и нервозность, а второго капитана за нескрываемую ненависть и презрение, которые он демонстрировал по отношению к людям, населяющим Кьюиг.

— Джон, на пару слов, — произнес Нечаев, отворив задний люк БПМ.

Хански, согнувшись, вылез наружу. Нечаев закрыл за ним люк и предложил:

— Отойдем в сторону.

Достав сигареты, он протянул пачку пленному офицеру. Тот отрицательно покачал головой.

— Не курите, капитан?

— Почему же… — Хански ответил угрюмо, но без вызова в голосе. — Остерегаюсь, — объяснил он.

Вадим понял, что подразумевает Джон. Все они, от генерала до последнего рядового, были детьми иной биосферы, и даже здесь, на удалении в сотни километров от пограничных зарослей сельвы, никто из землян не мог чувствовать себя спокойно. Они дышали особым образом, — это бросилось в глаза Нечаеву еще при встрече с Сайковым, который вдыхал через нос и выдыхал ртом. Голоса всех землян поначалу казались Вадиму одинаково гнусавыми, по той причине, что в носу у каждого из пришельцев располагались специальные фильтры, — незаметные снаружи, они пропускали сквозь себя воздух Кьюига, очищая его химическими реагентами, и только после этого жизненно важный компонент получали легкие человека.

— Я не стану лукавить, Хански, нам нужен пилот, — произнес Вадим, прикуривая сигарету.

Джон заметно побледнел По его лицу несложно было понять, сколь противоречивы вспыхнувшие в нем чувства. Он молчал, не глядя на Нечаева, а его правая щека заметно подергивалась при каждом выдохе.

— Ты думал, что утром вас выведут на расстрел?

Вадим вспомнил самого себя на временном КП в период допроса и внутреннее усмехнулся, мысленно признавая закономерность реакции пленного. С ним стоило поговорить начистоту, без упреков и угроз, высказав наконец истинную суть вещей, о которой Вадим думал всю эту бесконечно длинную ночь…

— Нет, ты ошибаешься, Джон, — произнес Вадим, облокотившись о борт бронемашины. В данном случае ему было наплевать на тот факт, что еще как минимум двое офицеров слушают его слова, — все, что он собирался сказать, в равной степени относилось и к ним.

— Рано или поздно, Нечаев, мы все сдохнем. — Голос Джона Хански прозвучал глухо и вызывающе. Он внезапно расстегнул магнитную липучку на манжете униформы и, задрав рукав, показал Вадиму небольших размеров капсулу с мутноватой жидкостью, которая была двумя заостренными концами имплантирована в вену. — Это метаболический преобразователь. Фильтры в носу уже действуют плохо, запас их реагентов истощился. Когда кончится ресурс этой капсулы, я просто заболею и умру от какой–нибудь формы вашего легкого насморка.

— А ты не подозревал об этом, когда вас пичкали сказками о райских планетах и свободных поселениях под открытым небом? — спросил Вадим. — Никто из вас не задумывался о том, что это будут чужие планеты?

— Задумывались… — Хански исподлобья посмотрел на Нечаева и вдруг попросил: — Дай сигарету… Один черт, фильтры уже практически не работают…

Вадим молча протянул ему пачку, потом дал прикурить от своей зажигалки.

Джон жадно затянулся, вдыхая и выдыхая ртом, и у него вдруг закружилась голова. Он не знал, что тому виной: воздух Кьюига, напрямую попавший в легкие, или содержащийся в табаке никотин, от которого приходилось долго воздерживаться…

— Все мы догадывались, что миры, куда нас послали, далеко не райские… — поборов головокружение, произнес он. — Только дурак мог не понять этого, когда нас инструктировали экзобиологи, а потом вшивали эти капсулы и учили правильно дышать, пользуясь фильтрами. Но жизнь на Земле еще хуже, в сто, в тысячу раз…

— Это дало вам право бомбить Дабог? Убивать, жечь, уничтожать целые народы, не заботясь и не задумываясь о том, что они могут быть неповторимыми по своей природе?

— Пытаешься совестить меня? Тогда лучше расстреляй, как собирался, все равно каюк нам. В этой мясорубке победителей не будет. Те, кому доведется жить на этой планете, сейчас не тут и даже не на орбитах, а на Земле. Это война на годы… — Он неожиданно сплюнул на бетон под ребристые колеса бронемашины. — Ни ты, ни я не доживем до ее завершения…

— Ошибаешься, Джон. — Вадим сумел сдержать себя в руках и говорил достаточно ровно. — Во–первых, я гарантировал вам жизнь, а во–вторых, мы не звери и не дегенераты, ведущие полудикий образ жизни, как пытался заявить твой коллега. У нас также есть и передовые технологии, и наука, иначе наши предки попросту не выжили бы тут.

Он выбросил окурок, который прочертил во тьме огненную дугу и рассыпался снопом гаснущих искр.

— Мне трудно представить Землю, Джон, но я понял одно: там у тебя не было выбора, — здесь же он есть. Прекрати думать, как баран, идущий на убой вместе с остальным стадом. Я предлагаю тебе сесть в рубку серв–машины не потому, что считаю тебя потенциальным предателем… — Он взглянул на часы. — Меньше чем через сутки ваши крейсеры начнут посадку в космопорту Кьюига. Если они сделают это беспрепятственно, смогут высадить десант, отремонтироваться и вновь уйти в космос, в дальнейшем все выйдет именно так, как ты сказал: бойня будет продолжаться долгие годы, и мало кто из нас сумеет дожить до ее финала.

— А что будет, если мы остановим силы Горнева? Что изменится от этого?! — Губы Хански дрожали, потому что он, при всем прежнем самообладании, сейчас балансировал на грани истерического срыва. Сказывался психологический прессинг долгих переходов через сельву, внезапного, ожесточенного боя и неожиданного поражения…

— Изменится баланс сил, — ответил ему Нечаев. — Мне непонятно, почему я должен объяснять офицеру космофлота, что такое война в космическом пространстве?

Хански смотрел на него, пытаясь унять распоясавшиеся вдруг чувства, — он действительно плохо соображал в этот момент, потому что остро осознавал: этот парень, которому еще наверняка нет и тридцати, ни в одной из своих черт не отражает тот образ полудикого, злобного туземца–мутанта, который рисовала им пропаганда.