Андрей Ливадный - Первая Галактическая (сборник)

Коридоры, залы, отсеки, шахты, пробоины, груды хлама, человеческие тела и скелеты механизмов — все мелькало перед единственной уцелевшей видеокамерой некогда грозной боевой машины.

Внезапно поисковый радар поймал цель. Взметнулись фонтанчики искр при торможении о бронеплиты палубы, рывками повернулась орудийная башня, но алая точка уже исчезла.

Компьютеру машины потребовалось две миллисекунды, чтобы проанализировать движение цели. Турель вакуумного орудия еще раз дернулась, и шквал бронебойных снарядов смел переборку, за которой скрылся человек.

Это было зрелище, достойное кисти импрессионистов. Уродливый робот стоял посреди полуразрушенного реакторного зала, настороженно вращая лопастью поискового радара. Гротескная поза боевой машины почему–то наводила на мысль о неврастении — если этот монстр мог бы напрягаться и испытывать страх, то он вкусил бы его в полной мере — даже его процессор не мог дать однозначного ответа — поражена цель или нет. Четвертый раз он сталкивался с противником, боезапас таял, а алая точка каждый раз избегала уничтожения, словно издеваясь над логикой боевой машины, основанной на практицизме кратчайших расстояний.

Робот не знал, что имеет дело с Человеком.

Развороченная стена испускала ровное красноватое сияние, тускло освещая зал.

Яна облизнула пересохшие губы, заметив, как Семка сделал предупреждающий знак и шагнул вперед. Импульсную винтовку он держал стволом вниз, словно перед ним не возвышалась громада боевой машины.

Вакуум не способен передать звук, но Яне казалось, она слышит надсадный вой сервомоторов, когда орудийная башня начала описывать смертельный полукруг. Механический монстр пришел в движение, и ни один нормальный человек не успел бы среагировать, но для Семки машинное время уже давно не являлось чем–то сверхъестественным. Его мозг, как и тело, умел жить миллисекундами, он отчетливо видел конвульсивные движения механических членов, и два черных зрачка вакуумной турели не успели захлебнуться огнем приклад импульсной винтовки дважды ударил в плечо, и орудийная башня разлетелась в клочья, подорвавшись на остатках собственного боекомплекта. Робот дернулся, следующий выстрел заставил его завертеться на месте. Центральный процессор машины отметил разрушительную вибрацию, когда в район двигателя дважды ударило что–то тяжелое, и внешние датчики отключились, не выдержав перегрузки. Теперь компьютер мог воспринимать мир лишь посредством видеокамеры, объектив которой показывал фрагмент его собственной брони, по которой бегали сполохи статического электричества…

На фоне призрачно–красного пятна расплавленной стены появились две тени. Они приблизились.

— Рассыпался… — пришел сигнал на радиочастоте.

Яна улыбнулась.

Семка повернулся, подобрал пустой магазин и, передернув затвор «ИМ–12», заглянул в развороченное электронное нутро робота. Среди расколотых плат метались зеленоватые искры, местами они били в корпус, но некоторые находили окольные пути и вливались в пульсирующие зеленым огнем цепи управления. Процессор машины перестраивался, пытаясь продублировать утраченные функции.

Яна проследила за его взглядом и потянулась к блоку питания машины.

Рука Семки мягко отстранила ее.

— Ты что? Он же пытается восстановить цепи!

— Пусть живет. — Семка указал на развороченный двигатель, порванные гусеницы и останки орудийной башни. — Он больше не сможет убивать.

Яна представила себе боевую машину, обреченную думать в темноте и безмолвии разрушенного зала. Решения Семки иногда казались ей странными.

Он повернулся. Бледное лицо Яны, освещенное зеленоватыми вспышками, отражало недоумение, хотя ее глаза еще лихорадочно блестели. Ей нравилась погоня, но она не понимала того особого чувства, которое испытывал Семка, уничтожая машины. Хотя охота уже не доставляла ему прежнего удовольствия он уже давно доказал себе и им, кто настоящий хозяин сфероида.

— Пойдем домой, — предложил он, окончательно утратив интерес к агонизирующим обломкам машины, — Андор, наверное, уже заждался.

— Постой, — Яна потянула его за рукав, — я не понимаю…

Семка пожал плечами.

— Они больше не властны над нами.

Яна прижалась своим шлемом к его лицевому щитку, пытаясь заглянуть в глаза.

— И ради этого ты рискуешь?

Он усмехнулся. Разве жизнь можно назвать рисском?

За их спиной во тьме злобно светился красный глаз боевой машины. Семка знал, что будет дальше. Процессор робота будет биться в бесплодных попытках восстановить контроль над разбитыми сервомоторами, пока не иссякнет его энергия. Тогда зловещее сияние сканера потускнеет и погаснет. Это была его месть, если в отношении машины можно применить человеческие мерки…

— Пойдем, — вновь повторил он, взяв Яну за руку.

Теснина технического коридора вывела их к вертикальной шахте, которая тянулась до самой поверхности сфероида. Выход был безопасен — его покрывала полуразрушенная рубка управления со множеством пробоин, через которые открывалась панорама простирающейся на десятки километров вокруг металлической равнины.

Семка помог Яне подняться в рубку и застыл, метр за метром осматривая близкий горизонт сфероида. Она присела рядом, тоже вглядываясь в даль. Рука Яны лежала на прикладе импульсной винтовки. Все происходило совершенно обыденно, как сотни, если не тысячи раз до этого дня. Рубка была их любимым местом в этой части стальной планетки. Яна уже давно освоилась с феерическими красками металлического острова, но каждый раз ее взгляд находил для себя что–то новое, словно она постепенно, шаг за шагом, постигала его суровую красоту.

Спиралевидная туманность тусклым пятном вставала над исковерканной линией близкого горизонта. В угольно–черном, бездонном небе неподвижно повисали сгустки звездного света, и на их фоне быстро двигалось несколько алых капель — маленькие спутники сфероида.

Ниже, под основанием купола рубки, плавно выгибалась к близкому горизонту исковерканная равнина, от которой в чернь бездны кое–где вздымались остовы надстроек или целые корпуса погибших кораблей.

Это был их мир… их Остров Надежды. Пять лет назад они встретились в его населенных механической смертью недрах. Это казалось чудом — два ребенка выжили и повзрослели, превратившись в юношу и девушку. Ростки жизни, обожженные ядерным безумием, загнанные в границы герметичных помещений, пробились к свету, презрев теорию вероятности.

Они были бесконечно счастливы и несчастны одновременно. Семка и Яна любили друг друга сильнее, чем брат и сестра, сильнее, чем юные возлюбленные, — они попросту были двумя частями одного целого, с недоумением и содроганием вспоминая то время, когда жили порознь…