Андрей Ливадный - Первая Галактическая (сборник)

События на Дабоге, который превратился в мертвый кусок радиоактивного льда, послужили впечатляющим уроком.

Стирать миры — разве в этом виделась задача покорения колоний? Что толку от господства в космическом пространстве, если мы не в состоянии захватить самое ценное — жизненное пространство очеловеченных планет? Мы инициировали Вторую волну Экспансии не затем, чтобы уничтожать, а с целью покорять. В этом виделся смысл войны с колониями — эволюционной войны за обладание столь необходимым жизненным пространством.

На Дабоге все получилось с точностью до наоборот… Но отчаянное, варварское сопротивление этой колонии дало нам в руки мощнейшее оружие для продвижения вперед. Болезненное поражение наших десантных подразделений на поверхности Дабога обернулось технической победой — мы получили наглядный пример, урок и теперь знаем наземный аналог нашим космическим крейсерам. Шагающие агротехнические машины Дабога, должным образом модифицированные, доведенные до ума земными сервоинженерами, — вот тот клинок, который будет отковываться на иных мирах, пока не обретет прочности стали, способной хирургическим путем вырезать злокачественные опухоли сопротивления. И тогда десятки новых планет откроются наконец для граждан Альянса.

Как бы ни были жестоки отдельные эпизоды этого противостояния, оно неизбежно. Мы не можем ждать — ибо погибнем. Маховик войны раскручен, и

никто уже не сможет остановить движение человеческих масс, великого переселения народов, какого еще не знала история цивилизации…

(Джон Уинстон Хаммер, опубликованные дневники)

***

В президентском дворце, расположившемся посреди центрального городского парка столицы Кассии — Александрийска, этот вечер тоже выдался нервным и хлопотным.

По широким мраморным ступеням парадного входа то и дело сновали посыльные, парковочная площадка оказалась полна машин, — люди, которые прибывали и прибывали по нескольку человек и поодиночке, все носили форму, и в их взглядах не было в этот вечер обычного спокойствия.

Николай Андреевич Полвин приехал около девяти вечера. Войдя в зал, он чуть задержался у порога, разыскивая глазами кого–нибудь из адъютантов и при этом машинально похлопывая стиснутыми в правой руке белоснежными перчатками по ладони левой. Как и все остальные, он находился в полном недоумении. К тому же Николай Андреевич оказался крайне расстроен нежданным вызовом в столицу — завтра у дочери наступал день ее рождения, а он вынужден быть тут, как назло…

Раздражительность — дурное подспорье. Взгляд Полвина обошел зал, заполненный людскими водоворотами, блеском и нудным позвякиванием носимого без привычки именного холодного оружия, задержался у развилки лестниц и, не найдя ничего примечательного в людской толпе, вернулся был, ко входу, как вдруг один из офицеров заметил Полвина и громко, перекрывая гомон десятков голосов, воскликнул:

— Николай Андреевич! Сколько лет!..

Полвин обернулся на этот зычный голос, и его черты вдруг дрогнули, смягчились, когда он узнал спешащего к нему офицера.

— Лозин! Вадим Петрович! — радостно воскликнул он, шагнув навстречу. — Да ты какими судьбами? — искренне удивился Николай Андреевич, обнимая капитана. — Я ведь слышал, ты где–то на юге, воюешь с сельвой! — произнес он, слегка отстранившись.

— Да вот, Николай, все одним миром мазаны, — вытащили прямо из сельвы. — Произнес он, лаская слух Николая Андреевича особым выговором родных мест. — Часом, не знаешь, что стряслось, откуда срочность такая? — спросил Лозин.

— Нет, — откровенно признался Полвин. — Сам в затруднении. Да бог с ним, сейчас узнаем. Ты лучше скажи, как сам? Семья? Андрюшка? — осыпал он вопросами друга юности, увлекая того к стене, прочь от толпы.

— Да что я… — белозубо улыбнулся капитан. — В корчевщики записался, правильно ты слышал. Катюша корит — говорит, годы, мол, не те, от семьи бежишь, я слушаю, да знай свое. Прикипел, не могу без нее… без этой адовой сельвы. Знаешь, каждый день под завязку живешь, — не то она тебя, не то ты.

— Ну уж… прям не можешь?

— Представь, Николай, не могу. Если честно, — боюсь работу бросать, ведь Катюша, она у меня умница, прозорливая, — годы–то действительно не те. — Лозин говорил, знакомо улыбаясь краешком губ, а Полвин слушал, испытывая при этом странное, прямо живительное дыхание времени, словно ветерком потянуло из прошлого, — кадетской юности, первой любви…

— Боюсь на завалинке осесть, брюшком обрасти… — продолжал тем временем капитан. — Дома–то оно, ясно, лучше. Андрюшка, внучок, растет, уже девятый годок шалопаю. — Лозин улыбнулся, и его взгляд просветлел. Любил он внука, видно было по всему. — А ты как, Коля? — вдруг спохватился он. — Олюшка твоя уже, наверно, выросла совсем? Где она?

— Да разминулся я с ней, — со вздохом признался Николай Андреевич. — Домой должна была сегодня вернуться, завтра ей двадцать, а меня вот, видишь, вызвали…

— Двадцать? — с уважением переспросил Вадим. — Да, неприятно, конечно. Выходит, не ты посвящать ее будешь? Или перенесешь?

— Да нельзя переносить, ты же знаешь, нехорошо это, — с сожалением ответил Полвин. — Хоть к потеряла смысл традиция, превратилась в ритуал но все равно, — обидно. Пришлось попросить Лисецкого, — помнишь, может, Кирилла? Ну как, он ведь третий человек в Совете, забыл?

Лозин нахмурил лоб.

— Нет, не помню, — признался он. — Да и когда он собирался в последний раз, Совет–то? Лет двадцать назад?

— Ну, неважно, сосед он мой одногодка. У него две дочки–близняшки… уже посвященные. Он поведет Ольгу сегодня ночью к нашему АХУМу.

— Да, печально… — сочувственно вздохнул Лозин. — Для меня это осталось неизгладимо. Как оттиск в голове на всю жизнь. Традиция или ритуал. называй как хочешь, но вещь правильная, нужная… Кто–то ведь еще из древних сказал: можно не знать многих наук и быть образованным человеком, но нельзя быть образованным, не зная истории, — многозначительно заметил Вадим Петрович.

Полвин хотел что–то ответить, но в этот миг к нему подошел порученец в форме служащего президентского дворца.

— Полвин Николай Андреевич? — осведомился он.

— Да?

— Вас ожидают в северном крыле, — доложил порученец. — Комната 127.

— Вот как? — Полвин заторопился. — Извини, Вадим, мне пора. Надеюсь, что найду тебя, когда разрешится вся эта сумятица. Не уезжай, не повидавшись со мной, ладно?

Лозин кивнул.

Николай Андреевич пожал ему руку.

Комната сто двадцать семь?.. — наморщив лоб, попытался вспомнить он, направляясь к северной лестнице. — Компьютерный зал, что ли?

***

Ночь выдалась теплая, мягкая.

Когда по крыльцу прошуршали шаги, Ольга заканчивала ужин, сидя на веранде за столом с матерью. Прислуживал им старый, уже порядком изношенный дройд по имени Степан. В детстве Ольга звала его на свой манер — Степ. Девочка, которая только начала говорить, безбожно коверкала все слова, а андроид — ничего, привык, и если в остальном речь Ольги быстро выправилась вместе с возрастом, то Степ так и остался Степом.