Сергей Цикавый - Шаги в глубину

О, черт. Ученица на поводке. Надеюсь, хоть в медотсеке ты и впрямь полезная барышня.

— Уровни и направления симметрии абсолютно случайны. Здесь вот уцелел фюзеляж, но внутри все покроило. Иногда вместо корабля груда металлолома получалась. И вообще, тихо. Запоминай вопросы, на «Телесфоре» отвечу.

Давно стоило это сделать: вот еще, что за мода болтать в таких обстоятельствах.

Ко мне вернулось ощущение пространства, и я тут же об этом пожалела: сумасшедшая опасность лилась из всех стен и переборок, я чувствовала каждую искалеченную секцию каравеллы. Вот переборка рассечена неправильной трапецией, внутри все смешано несколькими линиями преломления. Вот верхняя часть двери движется по направляющим слева направо, нижняя — справа налево. А вот коридор завален по часовой стрелке градусов на тридцать. Разум отказывался это принимать.

Мария, судя по звукам, уже трижды выблевала в шлем.

«Здесь нельзя находиться, уж лучше бы все забрызгало кровью и мозгами».

— Алекса, Мария. Слева источник высокой радиации. Три с половиной метра.

А он молодец, даже не заикается, и плевать, что та же информация висит у меня на рамочных дисплеях скафандра. Давай, подбрасывай немного нагрузки на уши. Я протянула руку, чтобы взрезать заклинившую от коверкания дверь, и увидела, что тень от моей руки движется не в том направлении, в каком должна.

«О, черт. Марии лучше этого не видеть. Хотя… Мне, в принципе, тоже» .

— Дональд, ты можешь связаться с этим выжившим?

— Нет. Не могу, сигнал блокируется.

— А как наш?

— Неуверенный, но проходит.

Я кивнула себе. Серые стены, ноль света, кроме наших фонарей, и дикие углы вокруг. Мне почему-то захотелось, чтобы «Маттах» сейчас оказался в прицеле, а мои руки — на гашетках «линейки». Мысль пришла — и как-то быстро исчезла.

— В атмосфере много сероводорода.

— Спасибо, Мария, я вижу, — буркнула я, выводя резаком пробную линию.

— Что?

Резак пошел хорошо, бодро так пошел. До радиорубки мне хватит даже его собственных батарей. Голубоватое пламя весело искрило, кромсая порченую органику.

— Говорю, я вижу, у меня есть данные о сероводороде.

— Но я ничего не говорила о сероводороде…

В животе взорвалась маленькая вакуумная бомба, и я медленно обернулась. В зеркальном забрале Марии отражался мой собственный аварийный «гроб», тоненькая струя плазмы из резака.

— Алекса, твоя ЧСС зашкаливает за сотню, — обеспокоенно произнесла Мария. — Что случилось?

— Ты ничего не говорила про сероводород?

— Н-нет.

«О, scheisse…»

— Дональд?

— Я тоже слышал, но у меня тут неувязка, — ровно произнес обормот. — Фоноанализ этой реплики: не отвечает голосу Марии.

Я вернулась к двери: быстрее вырежу — быстрее свалю. Быстрее разграблю бар и выжру пива в третьей позе бифудху. И главное: не думать о дерьме.

— Температура — сто двадцать три градуса, — сказал тот самый голос, который не отвечает голосу Марии. — Я не вижу… Такой туман!

Я обливалась потом и резала дверь. Девичий голос тревожно комментировал какой-то мир, какую-то атмосферу, изредка вставляя свои впечатления, все больше нервно-восторженные. Девушке было не по себе, она не впервые высаживалась на чужие планеты, но впервые — на такую.

— Алекса, что это? — шепнула Мария.

— Фантом. Заткнись.

— Как…

— Заткнись.

Шипела плазма, голос стал совсем неразборчивым, поверх него бубнили помехи, на него ложился треск, и шуршало что-то, а потом послышалась тонкая мелодия, будто запела флейта, и это уже было чересчур.

Я одним росчерком дорезала дверь — немного не там и не так, как хотела.

— Что это? — удивленно спросила девушка-фантом. — Вы слышите?

«Да. Мы слышим» .

Надеюсь, Мария теперь понимает, почему люди прекратили совать руки в червоточины. Я изнанкой клянусь, эта самая дура, чей голос пойман на корабле-призраке, была на одном из миров зазеркалья.

— Теплого космоса, Эрроу.

— Спасибо, Катя. Я привезу тебе…

Скрежет. Писк сервера борткомпьютера. Свист переборок, шорох шагов.

Потревоженная каравелла оживала, бросаясь в нас кусками своего прошлого, и поверх все тяжелее ложился шум, бормотание идиота, которое почти наверняка можно расшифровать — да хотя бы просто записать и включить обратное воспроизведение.

Черт, меня тошнит.

Блики света ложились не туда, куда должны — даже свету было неловко двигаться по прямой, его тоже мутило от этого всего, потому что не должно вот так быть: темнота, обломки голосов, звучавших задом наперед, звучавших неделю назад, год назад, придуманных изнанкой и зазеркальем.

— Дональд, быстрее, свяжись с этим недоноском!

— Неуверенный, но проходит, — ответил обормот.

Я почему-то сразу поняла, что это, сразу поверила и приняла. Ну, конечно, если сигнал выжившего блокируется, то почему наш должен оставаться чистым?

— Проходит, — повторил Дональд. — Проходит. Проходит. Проходит. Про…

Я отрубила связь с кораблем и вошла в следующий блок, держа резак перед собой.

О, вот и кровища.

Линия «зеркала» прошла через помещение по диагонали, еще одна — вертикально, и человек попал под обе. По-моему, его просто вывернуло наизнанку, хотя я различала один глаз и целый ромбовидный сектор кожи, которая, видимо, была на лице. Или не на лице. В остальном тело качественно перемешалось с одеждой и вывалило наружу содержимое брюшины. Этот сектор коридора так изгваздало кровью, что выглядел он буднично и, я бы сказала, не впечатляюще.

— Вперед.

Мария молча сделала несколько шагов и вслед за мной обошла труп. То ли привыкла, то ли ее успокоила знакомая доктору картина потрохов. Мой скафандр, подсвеченный фонарем Карпцовой, отбрасывал тень, в контуры которой вглядываться категорически не хотелось, и это не говоря о том, что уже некоторое время мне мерещились две разные тени.

«Найти выжившего засранца. Проверить его, сделать пару снимков на память и валить. Грохнуть этот Летучий Голландец — и валить» .

Дальше по коридору в органику корабля врастал камень. Серовато-рыжая бугристая поверхность тускло блестела в свете прожекторов. Мария засопела особенно тщательно, и я ее понимала: по поверхности породы бежали световые блики — мягко подрагивая, будто волны на ленивой воде. От такого без всякой морской болезни стошнит.

— Он изнутри светится?

— Заткнись, Мария.

Камень рывком бросился ко мне, и «флоганеф» сам прыгнул в руки из заплечного захвата. Поверхность породы бурлила, как ненавистный гель на огне. Она шла пузырями, оставаясь такой же плотной на вид, а ближайший ко мне блик сложился в упорядоченные линии.

«Что я здесь делаю?» — подумала я, тупо разглядывая проявляющееся лицо. Я словно бы впервые поняла, что нахожусь в неподдельном аду.