Сергей Цикавый - Шаги в глубину

— П-помнишь те большие файлы в ядре системы? Это данные с моей памятью. ВИ «Т-телесфора» нарушил приказ и отказался стирать резервную копию. Д-да еще и защитил ее от взлома.

— Но как ты смог так лихо заменить себе память? И что за пять лет пробела?

Дональд рухнул на кровать, раскинув руки, и тихо засмеялся. Я обернулась и обнаружила все ту же пустую улыбку, которая не сходила с лица всю его кровавую исповедь.

— РПТ — это странная вещь. В-возможность невозможного. Я запустил руки в базу данных проекта «Мнемозис» и украл копию памяти к-какого-то повстанца, сверстника. Потом ввел ее в п-память фрегата — и вошел в РПТ.

— Пять лет, — напомнила я. Я устала удивляться.

«Возможность невозможного. Долбаный ты засранец, Аустерман. Мы кромсаем себе и другим память, а твое чудо просто подменяет воспоминания. Долбаный ты засранец» .

— Там была ошибка. П-пленный на самом деле был на п-пять лет моложе.

Ошибка. О, mein Gott.

— Ты ведь все поняла, да?

Глаза человека, который… Который пришел ко мне, как к последнему спасению от себя и всего, что он натворил. Да, я все поняла, мой обормот. Ты бегал по галактике, а галактика бегала за тобой — выжигая миры, теряя и вербуя агентов, стараясь вернуть придурка, захотевшего странного. А ты бегал за тем, чего никогда не было.

Его Меч подсунул тебе сделку со «взломом» его счетов — в надежде, что где-то выплывет мерзавец на самом быстром корабле. Трее огнем шла по фронтиру, напоминая о себе и о том, в чьих руках меч, — а ты даже не оглядывался. Потом за тобой отправили Лиминаль, и она… Стоп.

— А как же… Рея?

— Она все помнила, — проскрипел Дональд. — Все. И ничего м-мне не сказала.

Еще бы она тебе что-то сказала. Она подставилась, упала и сделала все, чтобы снова тебя увидеть, чтобы быть с тобой, а ты ухитрился снова в нее влюбиться. Символичный идиотизм.

— Она осталась с тобой, — сказала я как можно мягче. — Не попыталась сдать…

— Это имеет значение?

«Имеет. Только не для такого идиота, как ты» .

Я и на ангстрем не пролезу в мысли ледяного чудо-оружия, но не понимать очевидного может только некий заикающийся обормот.

— За мной шла смерть, Алекса…

Красиво сказано, только вот пафосно до чертиков, как и положено сыну канцлера человеческой империи.

— …в-вот и получается, что лучшее, что со мной случилось за в-все это время, — это ты.

Ух. Впрочем… На фоне того, что я услышала, у меня были все шансы и впрямь оказаться лучшим. Луч рыжего света в, мать его, темном царстве.

— Я тебя люблю, — сказал он.

«Гонишь», — отстраненно подумала я, чувствуя его пальцы на своей щеке.

— Т-ты… Просто не бросай меня.

«Пошел вон, придурок!» — орала я, гладя его щеки ладонями.

Пошел вон, ты же пожалеешь, идиот. Тебе же прямо на утро хреново будет, ты же как был обормотом, так им и остался, ты очень-очень-очень пожалеешь!..

Я мертвой хваткой впилась в его спину, моя шея горела от поцелуев — а я смотрела в потолок. Он-то пожалеет, а вот я — нет.

Видишь ли, мой обормот…

«Ты мне нужна» .

Это ведь до чертиков взаимно. До чертиков.

* * *

Я лежала в кровати и смотрела на невидимый потолок. В каюте было темно, тепло и уютно. До мертвого ничто в любом направлении тянулись сотни метров корабельной плоти, а в ушах словно набилась вата, и только сдвоенный пульс убеждал меня: я не оглохла.

И я впрямь это все выслушала.

— Дональд, — позвала я, — ты ведь знаешь, что я свихнулась, верно?

— Знаю.

«Знаю». Ты просто чудо, сын Его Меча. Ты не засыпаешь, не уходишь, ты лежишь рядом и говоришь, что знаешь. Ты просто ублюдок.

— Почему ты устроил тот фарс с файлами «Телесфора»?

Темнота молчала и ровно дышала носом — у него даже частота дыхания не изменилась. Черт, ты ведь так научишься врать даже мне, обормот.

— Я в т-тебя верю.

— О, неужели?

— В конце концов, я оказался п-прав. Д-делал, хотя и не помнил, почему п-прав.

Бред? Все-таки засыпает. Он отрубается, рассказывая мне об этом. Я сжала кулак и чувствительно двинула его в нервный узел на руке.

— Пх-х-х… Алекса!

— Договори.

Тишина — вязкая и пахнущая откровениями.

— Способность к созданию РПТ и безумие н-напрямую связаны. Б-без одного нет другого.

Чего-то такого я и ожидала.

— Ты старался меня отвлечь?

— П-примерно. Наверное… Не знаю.

Я потянулась.

— Отвлечь от чего? От шизофрении? Может, ты и диагноз знаешь?

— Могу п-поспорить, что ты сама не знаешь своего диагноза.

Черт, мне нравится этот тон. В этом тоне так мало неуверенного мальчика с крутого фрегата и так много сына канцлера. Который, кстати, понятия не имеет, как думает женщина. Ей-богу, внимательный и осторожный пацаненок, который все выволакивал на удаче и обаянии, вдруг перемешался с отчаявшимся парнем «мне-все-простят».

В удачных пропорциях. Для меня как раз, дурищи.

— Не знаю.

— Потому что нет т-такой болезни, — сказал Дональд и осторожно поцеловал в плечо.

— Нет?

— Нет. Это безумие понарошку. «Б-болезнь» закладывают в детстве. Нарочно. Раз ты способна инициировать режим п-продвинутой тактики, то ты участвовала…

Слова уплывали в звон. Тысячи подопытных. Единицы положительных А10.

— Не сходится. Почему я не попала в проекты подготовки пилотов?

— Это б-было самое начало. Ставились эксперименты без г-гипотез. Никто точно не знал, как д-должен выглядеть результат.

Я нашла непослушный локон — вечного виноватого во всем. Нашла, дернула. Не помогло.

— То есть нам просто не повезло встретиться раньше?

— Смешно, п-правда?

Смешно. «Мама. Чтоб тебя, мама» .

Я тянулась к парню, чтобы забыть о том, что ты сделала со мной. Спасибо тебе, век помнить буду. Недолгий век, мама, но какой уж есть.

В офицерской столовой было уже пусто. Мы нагло расселись в самом центре небольшого зала, жевали безвкусный завтрак и молчали. Черт, «мы». Вопреки моим опасениям обормот не удрал — и его безвольно-трогательное «не бросай меня» обернулось на деле чуть ли не «я тебя не брошу». И все бы было хорошо, только почему же мне так хреново?

По-че-му?

На самом деле я, конечно, знала ответ, но только очень уж глупо искать, хотеть, получить — и не уметь просто радоваться вырванному кусочку счастья. Счастье на поверку оказалось сложноватой штукой. И, кстати, довольно болезненной: так бурно отмечать окончание целибата все же не стоило.

— Ты заелся, — сообщила я Дональду, чтобы отвлечься. — Свинтус.

— А… Эм.

Как можно заесться этой дрянью — ума не приложу. А этот кадр успевает по полной программе. Дичь какая-то это все: и устряпанный своим завтраком Дональд, и тоскливая пустая столовая, и мое желание просто запрыгнуть на стол и повиснуть на его шее.