Грег Бир - Бессмертие

Тевкос уже два дня не сообщал ничего нового. И все же этим вечером она вновь включила его и наконец увидела слова бабушки. Выходит, никакая та не ведьма, если все еще поучает насчет политики Александрейи — мира, утраченного внучкой со всеми его стремлениями и идеями. Прочтя длинное послание, Рита закрыла глаза. У нее немного отлегло от сердца: раньше казалось, Патрикия то и дело ревниво заглядывает ей через плечо. Теперь же выяснилось, что софе была простой смертной.

Растратив последние силы, Рита выключила «грифельную доску», положила в футляр из козьей кожи и погасила керосиновую лампу. В палатке уже все спали, унялся даже легкий ветерок снаружи, и на степь опустился широкий покров безмолвия.

Чтобы хоть как-нибудь развлечься, Ланье изменил декор своего номера под куполом Нексуса. Бродя по комнатам в выходном костюме, он отдавал устные приказания. «Полинезия», — произнес он в столовой, классически аскетичной, с обилием острых углов. Проекторы-декораторы порылись у себя в памяти, обнаружили желаемый стиль и произвели на свет церемониальный зал со стенами из пальмовых бревен, освещенный факелами и кострами, устланный коричневой и белой тапой, уставленный деревянными чашами и увешанный плетеными украшениями из травы и пальмовых листьев.

— Отлично, — одобрил он. Небольшое чудо — отменная утеха для маленького скукоженного эго… Ну, по крайней мере, неплохое бодрящее средство.

Когда-то в этих апартаментах живали влиятельные политики — сенаторы, председательствующие министры, даже президенты. После ухода в Путь тут веками никто не селился, а ныне этими номерами пользовались только при государственных церемониях.

Корженовский ушел собирать на заседание Нексус. Мирский не покидал собственной квартиры, такой же, как эти номера. И Ланье вскоре одолела скука. Он считал себя пятым колесом в телеге. Да и стар он, если на то пошло, и мозги у него не для таких проблем. А хуже всего — некому поплакаться в жилетку. Что это все означает? Что дряхлый бюрократический цербер в самый последний момент ухватился-таки за кость, которую рвут у него из зубов. Но ведь ему ничего такого не надо. Головоломок не надо. Волнующих приключений не надо. Хочется лишь покоя. А нужна ему только…

И тут, не решаясь сказать себе об этом четко и категорично, Гарри Ланье все-таки осознал: нужна ему только смерть.

Он чуть шире открыл глаза и опустился на ступеньку лестницы из вулканического камня (ай да проекторы, на лету ловят!), которая вела в столовую. Накатила слабость, как будто сердце пропустило удар. Ланье никогда не любил копаться в собственных чувствах. Ему еще не доводилось вот так, нос к носу, сталкиваться с самим собой.

Голос комнаты доложил о посетителе, ожидающем «на крыльце». Ланье даже застонал — до чего же не вовремя кого-то принесло, но ведь не прогонишь гостя.

— Ладно, — буркнул он и двинулся к входу — стальному мосту пятиметровой длины и двухметровой ширины, висевшему в полой сфере из метеоритного хрусталя. По ту сторону моста от сферы отошла долька. Там стоял Павел Мирский с обычной печальной улыбкой на губах.

— Не помешал?

— Нет. — В облике русского больше всего сбивала с толку его нормальность. «Хоть бы одевался, как подобает богу… Ни молнии в руке, ни ореола над головой…»

— Плохо спится, к тому же просто копаться в банках памяти — скучно… Нужна компания. Надеюсь, ты не в претензии?

Ланье вяло кивнул. «Ясное дело, скучно. Для тебя даже самые гениальные книги в библиотеках Камня — детский лепет».

Они пересекли гостиную-ротонду, прошли под куполом с пиктографической картиной небес (вид с северного полюса Пуха Чертополоха). Как раз в этот момент вышла полная луна и бросила им под ноги тени.

— Отличный эффект, не находишь?

Сейчас Мирский очень смахивал на ребенка.

Ланье проследовал за ним в тесный информаторий. Русский присел в элегантное простое кресло, легонько покачался на вековых пружинах все с тем же добродушием на лице и полупечально-полунасмешливо покачал головой.

— Покинув борт моего корабля, — заговорил он, — я совершенно запутался. Сдается, растерял почти всю личность… ничего почти не соображал.

— А потом?

— Ко мне почти целиком вернулось «я». Правда, иногда не удается контролировать новые способности, вот тогда-то, видимо, я и совершаю поступки, изумляющие меня самого. То есть мой прежний разум.

— По твоим словам, эти существа заняли… занимают целые галактики и преобразуют, разрушают их. Безжизненные галактики?

Мирский усмехнулся.

— Дельный вопрос. Да. Их можно назвать мертворожденными… Они огромны, перенасыщены энергией и сгорают понапрасну, или просто рушатся в стылые звезды, в собственные ядра. Вы их именуете черными дырами. Жизнь и порядок в таких галактиках не сохраняются. Финальный Разум ускоряет и контролирует процесс смерти.

Ланье поймал себя на глупом кивке и облизал пересохшие губы.

— Но имея такую силу, почему бы им попросту не заставить нас? Прислали бы сюда армию таких, как ты.

— Слишком грубо. Не годится.

— Даже если вы вернетесь ни с чем?

Мирский пожал плечами.

— Даже в этом случае.

— А что произойдет между сегодняшним днем и концом времен? — спросил Ланье напрямик. В нем опять проснулся интерес к будущему.

— Я помню лишь самое необходимое. А если бы помнил больше, не имел бы права рассказывать.

— А долго еще? До конца?

— В той исторической эпохе время будет значить все меньше и меньше. Но примерную цифру назвать можно. Около семидесяти пяти миллиардов лет.

Ланье часто заморгал, пытаясь охватить мыслью столь громадный период.

Мирский грустно покачал головой.

— Прости, но большего я открыть не смогу. Может, попозже, когда человечество вступит в сообщество…

Ланье содрогнулся и кивнул.

— Ничего, все в порядке. Но все-таки интересно. А остальным, наверное, еще интересней… Тебе многих придется убеждать.

Мирский согласился с кислой улыбкой.

— А теперь моя очередь, Гарри. Не могли бы мы поговорить о том, что тут происходило после отрыва гешельской территории?

— С чего начнем?

— С возвращения на Землю.

Ланье прикинул, с чего бы начать, и наконец приступил к исповеди, хотя желания исповедоваться не было.

На краю лощины Рита увидела Оресиаса и Джамаля Атту. Оресиас стоял, уперев кулаки в бока, а старый офицер говорил в микрофон переносной рации, навьюченной на солдатскую спину.

Следом за ней из палатки вышел Деметриос, и в тот же миг с неба посыпались крупные капли, разбиваясь о лица и пятная одежду. Атта воздел руки и сокрушенно покачал головой — дескать, сил моих больше нет.