Грег Бир - Бессмертие

— А сама Патриция Васкьюз?

— Индивид Патриция Луиза Васкьюз мертва.

— Можно побеседовать с ее внучкой? — спросил Рай Ойю.

— Во время изучения этого индивида ему был причинен вред.

Инженера вдруг затрясло от страха и отчаяния, а еще от ярости, которая рвалась наружу. То был не гнев живого человека, а ярость призрака, только что потерявшего свою внучку, о существовании которой он до сего момента даже не подозревал.

— И тем не менее, мы бы хотели с ней поговорить, — настаивал Рай Ойю. — Если это возможно.

Командующие особи снова окутались черным туманом. Корженовский отвернулся. Его уже тошнило от чужеродности, непостижимости, беспечной жестокости этих существ.

«Что они сделали с планетой, которую нашла Патриция? Как она выглядела до того, как попала „на хранение“»?

Рай Ойю снова дотронулся до него. Ольми подошел ближе, всем своим видом предлагая поддержку.

— Этот индивид был очень ценным, — сказал женский голос. — Ущерб ему нанесен непреднамеренно.

— Дайте нам поговорить, — потребовал Инженер надломленным голосом.

В тот же миг платформа раздалась вширь, и командующие особи оказались вдалеке, как будто люди все это время смотрели на них в бинокли, а сейчас решили эти бинокли перевернуть. Возле пузыря возникла новая сцена — интерьер дома, явно человеческой конструкции, но не похожий ни на один из домов, которые Патриция строила в Лос-Анджелесе начала двадцать первого века.

Рита вышла из мучительной вечности, едва ли страдавшей строгой линейностью и упорядоченностью времени; подлинные воспоминания водили хороводы с имитациями, первобытные бессознательные побуждения — бестелесный голод, бесцельные устремления, сексуальное вожделение, и они состязались с краткими мгновениями кристальной ясности разума, когда она вспоминала реальность и отвергала ее, возвращаясь в турбулентную вечность.

В одно из таких мгновений она подумала о себе, как о пленной героине: чтобы стать бесполезной для врагов, она убегает по непостижимым лабиринтам их храма. В другой миг поняла, что никогда не сможет выбраться из лабиринтов, что враги способны хоть до скончания века держать ее в этом состоянии, в этом царстве мертвых, страшнее которого не вообразить.

Ей было тяжелее, чем любому призраку, алчущему крови или вина, ибо она жаждала сладчайшего нектара обращенной вспять истории, второй попытки, дороги в прошлое, не такое мертвое, приколотое и засушенное, — в прошлое, которое дожидается человеческого пиршества знаний.

Она давно не ощущала присутствия Деметриоса и Оресиаса.

Затем, ни с того ни с сего, вдруг прекратилась лихорадочная беготня. По-прежнему в мыслях царил сумбур, но то, что она видела и испытывала, было идеально ясным. Она стояла в родосском доме бабушки. Рядом был Тифон, все еще не расставшийся с человеческой личиной.

Она чуть не рванулась обратно в хаос свободы, но тут вдруг заметила три человеческие фигуры, не похожие на перевоплощенных яртов. Правда, диалог был ей привычен: безголосая яртская речь в бестелесном чудовищном сне.

На этот раз она не отгородилась от нее, не укрылась в смятении воспоминаний. Она прислушалась. Речь шла о бабушке.

Неужели действительно эти трое — люди? Выходцы с Геи или…

Снова буря подхватила и закружила ее мысли.

Тайна бабушки…

Воспоминание, жгучее, настойчивое. Бабушка рассказывала, что отдала мужчине часть своего «я»… Одна из диковин Пути…

В мгновение ока из подобия бабушкиного дома она перенеслась на камни храма Афины Линдии, и случилось это не в в имитаций, а в памяти. Все казалось совершенно реальным, даже ветер теребил пряди волос, и слышалось, как среди массивных колонн кремового цвета хлопочут птицы.

Она всегда возвращалась сюда, в это воспоминание о покое и одиночестве. Как-то раз она вообразила себя Афиной в разных ипостасях: мудрой старицей, дарительницей победы, повелительницей бурь, хранительницей лесов, хозяйкой питона и сов, красавицей в шлеме из золотых монет, богиней великого и настрадавшегося града эллинов. За час юная девушка успела побыть ими всеми, не рискуя поплатиться за гордыню, ибо Афина всегда прощала такие грезы.

Афина простит и ошибку, даже если из-за нее погиб целый мир.

Рита закрыла глаза, но лишь на миг. Речь шла о Патрише — так софе иногда произносила свое имя.

— Она хранится в матричной памяти, очень похожей на нашу городскую, — пояснил Рай Ойю. — Ушла в себя и запутала все следы. Яртам до нее не добраться. Она сражается единственным оставшимся у нее оружием.

Они смотрели на неуверенно колышащийся образ внучки Патриции, заключенный в доме-воспоминании, как манекен в музейной витрине или животное в вольере зоопарка.

— Господин Ольми, какого мнения об этом ваш ярт? — спросил Корженовский.

— Огорчен возможностью потери носителя ценной информации.

— Я имею в виду «упаковку» целого мира.

— Они, как умеют, пытаются служить Финальному Разуму, — вмешался Рай Ойю. — Хотят отправить ему все накопленное. А мы должны избавить эту женщину от страданий. Настал решающий час. Ярты знают о близкой гибели Пути. Они поверили, что я посланник командования потомков; им не терпится вручить Финальному Разуму плоды своего труда. Они сделают все, что я скажу, поскольку уверены, что наступил тот момент, которого они так ждали, момент, оправдывающий все их существование. Я могу вернуть психику Патриции и сохраненную личность ее внучки в геометрический узел, — возможно, там они обретут покой…

— Почему? — Взгляд Корженовского снова стал кошачьим: казалось, его личность исчезла, осталась только Патриция Васкьюз. — Почему только их? Почему не забрать у яртов все миры?

Рай Ойю с грустью покачал головой.

— Это не в моей власти. Я делаю все, что могу… делаю, в основном, чтобы вернуть долги. Давным-давно, когда я был всего лишь открывателем Врат… — Он взволнованно ударил себя в грудь, — …я плохо обучил Патрицию Васкьюз. Мне позволено дать ей и ее внучке новый шанс… К тому же дело касается эстетического удовлетворения.

— Гарри Ланье отказался от привилегий. — Лицо Корженовского исказилось из-за борьбы разных личностей и противоположных чувств. — Почему же к нам… почему же к Патриции Васкьюз особый подход?

Рай Ойю секунду-другую поразмыслил.

— Ради моего прежнего «я». Нам не исправить всех своих ошибок. Но Инженер уже поплатился за создание Пути, Ольми пострадал за свою амбициозность и переоценку собственных сил, а Мирский рассчитался с долгами. Позвольте и мне разобраться с одной досадной оплошностью.

Взгляд Инженера смягчился.

— Хорошо, — тихо сказал он. — Отправьте их домой.

— А вы, господин Ольми, избавленный от ярта, и вы, господин Корженовский, все еще носящий в себе часть Патриции Васкыоз, куда бы хотели пойти?