Сергей Кусков - Телохранитель ее величества: Страна чудес

— Значит, ты меня в данный момент прощупываешь, — я покачал головой. — Допустим. А как же то, что ты — девушка? Девушка — военный хирург? Я еще пойму, просто хирург, но ВОЕННЫЙ?

Ее брови нахмурились.

— Я вообще хотела идти на гинекологию. Но у меня грант, и выбирать не пришлось. Меня поставили перед фактом: иду я туда-то и туда-то.

— Комиссия ДО? (z) — Кривая усмешка.

— Если бы! Сами военные. Они входили в состав комиссии, и их слово, похоже, обсуждению не подлежало. ДО-шники только кивали им и молча подписывали все бумаги.

— А ты? Пыталась? Объяснила позицию? Что девушка и все такое?

— Конечно, а как же! — Вздох. — Мне ответили, что военно-медицинская — предел мечтаний любого будущего врача, туда берут только лучших из лучших, и они не понимают сути претензий. А когда пригрозила, что все равно подам документы в другое учебное заведение, мне открыто, в лицо, сказали, что в таком случае больше никто никуда меня не возьмет. И со своим грантом я смогу лишь сходить в туалет. Догадайся, зачем.

Я присвистнул.

— Жестоко.

— Я тоже так думала. Но знаешь, они сказали, что я не пожалею, и оказались правы. Я не жалею. Теперь, сейчас. Правда, для этого понадобилось два года, но это, правда, здорово.

— Здорово быть ВОЕННЫМ врачом? — округлил я глаза. — Хирургом? Хрупкой девушке?

— Ну, не такая я и хрупкая! — довольно улыбнулась она. — Выдержу. Ведь главное в армии — это свобода, Хуан! — с энтузиазмом воскликнула она, глаза ее загорелись. — Независимость!

— Независимость от чего? От личной жизни и свободного времени?

— От такой жизни, как у меня, — зло парировала, будто выплюнула. — Я устала, ты не поверишь, как сильно я от нее устала. И контракт станет избавлением. Какие-то полтора года — и уже начнется практика. А там и полноценный военный контракт. А если повезет — то и флотский.

Я молчал, чувствуя, что смогу, наконец-таки побыть лекарем души. Просто слушая.

— На мне сестра и родители, — начала она свою исповедь. — Отец — инвалид, получил увечье на шахте, вот уже много-много лет не может найти нормальную работу. Мать… — Вздох. — Она пытается, но этого мало. Нас двое, я и сестра, а она одна. И еще отец… — Снова вздох. — А еще столько вопросов! Столько проблем! Их не решить так просто, Хуан. И как только я подпишу контракт, выдерну их оттуда, из всех передряг. Так что это стоит того.

— Плохой район? — усмехнулся я под нос, задумавшись. Точно.

— Хуже некуда. Северный Боливарес. Бывал там?

Я присвистнул.

— Ты понимаешь, что, возможно, придется летать на корабле по шесть-восемь месяцев? А то и больше? Или служить на Меркурии, в условиях пониженной гравитации? Или вообще за орбитой Юпитера?

— А что тебе не нравится в кораблях и пониженной гравитации? — мило улыбнулась она, и я понял, что продолжать не стоит. Я не прав. Не за тем ли самым я сам пересек порог бело-розового здания с колоннами? Не мне ее судить, и тем более не мне давать советы. К тому же, она живет в самом что ни на есть бандитском анклаве, в отличие от моего более-менее спокойного района космонавтов, на ней сестра и родители. Каждый выживает, как умеет.

— Они будут в безопасности, Хуан, — расплылась в улыбке Пантера. — Через три года. И этот шанс я не упущу.

И вообще, не переводи тему. Я первая спросила, что с тобой не так, а ты выудил из меня всю подноготную. Так не честно.

Я загадочно улыбнулся. Девочка, ты даже не представляешь, что будешь способна сделать и сказать, если я начну испытывать на тебе вложенные навыки. Пока ведь использую только то, что въелась, что на уровне подсознания, автоматизма. Но если речь пойдет о науке …

— Я убил человека, — произнес я, понимая, что эта девушка не сможет навредить мне сим знанием. — Это было испытание кровью. Знаешь, что это такое?

Пантера нахмурилась, кивнула. Да, знала. Специфика жизни девочки из трущоб.

— Я ненавижу их. Ненавижу так… Даже слов нет, чтобы описать, как! Но понимаю, что без них я — никто. Они уже защитили меня, от конкурирующей банды, и теперь… В общем…

— Ты не хочешь возвращаться, но у тебя нет выбора, — произнесла она. Я кивнул. Да уж, точно, врач! Самый настоящий лекарь!

— Не переживай, Хуан, — продолжила она с улыбкой и мягкостью в голосе. — Ты не первый. И не последний. Нужно принять это. Просто принять.

— Но я их…

— Хуан, от нас в этой жизни мало что зависит, — продолжила она, и мне становилось легче от одного звука ее голоса. — Мы должны идти тем путем, который уготовил всевышний. А на этом пути мало достойных людей, поверь.

— Верю, — качнул я головой.

— Надо уметь уживаться, уметь работать с теми, что есть. Находить общий язык. Искать компромиссы с собой и с совестью. Искать выходы. Ненавидеть может каждый, не каждый может понять и сделать так, чтобы эта ненависть шла на пользу.

— Они жестокие, — попробовал найти аргументы я, понимая, что те рушатся прямо у меня на языке, еще не воплотившись в звук. — Для них жизнь человека — ничто.

— Но для тебя ведь все не так, правда? — она вновь улыбнулась. — Главное, кто ты, кем ты остаешься после общения с ними. Если подстроишься, изменишься, станешь, как они — это одно. Если подчинишь, изменишь сам, или хотя бы просто научишься использовать их жестокость во благо — это другое.

И еще, Хуанито. Они были и будут, независимо от тебя и твоих желаний. Они просто есть. Потому или ты принимаешь это, или уходишь. Но так, как уходить тебе некуда, ты прошел испытание кровью, то дорога у тебя только одна. — Она показала на вены на запястьях, но я в тот момент подумал о веревке и потолке. — Потому, что они сделают это гораздо болезненней. Я встречалась с разными мальчиками, в том числе плохими, а сейчас мой парень вообще из эскадрона — знаю, что говорю.

— Так что взрослей, Хуан, — подвела она итог. — И решай для себя, как ты будешь это принимать, на каких условиях. Совесть не абсолют, с нею можно договориться, и я больше скажу, нужно. Иначе в этой жизни дорога будет только одна.

А теперь иди ко мне, я соскучилась… — томно выгнулась она, и я почувствовал, что соскучился тоже. — Там вроде еще осталось вино, неправда ли?..

Мне было хорошо, хорошо душой. И так хорошо не было никогда.

Мы разговаривали. О чем, что именно обсуждали — не помню, но я все больше и больше успокаивался. Злость и безудержная ярость, что гнели меня последние несколько дней, уходили, будто их и не было. Один раз заговорили на скользкие темы, и я было сорвался, но произошло чудо — Пантера уперла руки в бока и заорала на меня. Кричала не голосом, интонацией, с напором. И я вдруг пришел в себя, ощутив пустоту, тряску рук и горький привкус во рту, как обычно бывает после приступа.

Такого со мной никогда не происходило. Ярость берсерка бывала сильной, бывала не очень; иногда я мог с нею справиться, удержаться, иногда для этого требовались внешние факторы, как то скручивание или укол успокаивающих препаратов. Но никогда, НИКОГДА приступ берсеркизма не проходил от простого крика хрупкой девушки.