С. Занин - Звездный патруль (сборник)

— В Москве покажу. “Книги волхвования” называется…

На богатых санях с тройкой мощных белых жеребцов, с криками сопровождающих верхоконных влетели мы в Россохватку.

С надрывным лаем ударились следом сторожевые псы.

На кондовом русском вел разговор я с боярином. Россохватский был не в духе, зевал, пучил глаза, борясь с сонливостью: ждал, когда же посланец Годунова отойдет ко сну.

Внезапно оживился и, доверительно склонясь ко мне, пожаловался:

— Намеднись немец-купец Николаус Ван-Куль из Москвы приехал, шиши умыкнули, прямо из Россохватки. Ты уж, гость дорогой, Борису Федоровичу покайся от меня: не уберег. Много ватажников развелось, стрельцов буду просить — охранять.

Распахнулась со стуком дверь, из соседней комнаты величаво вышла боярыня в тяжелом бархатном платье, с длинным шлейфом, волочащимся по полу.

Сначала Россохватский недовольно наморщился, но по мере приближения женщины лицо его принимало выражение безрассудного почтительного обожания.

— Цыпленочек! — капризно протянула боярыня. — Я жду, жду, когда же ты меня позовешь. Мне скучно! В Москву хочу! В Москву! — она топнула ногой, путаясь в подоле. — В глушь завез, ирод!

— Матушка! — упрекнул Россохватский. — Сколько уж раз говорено!

Я вскочил, поклонился, пытаясь встретить взгляд капризной боярыни. Она манерно-стыдливо прятала взор.

Жестокое разочарование! Это была не Нина! Как же так я напутал? Великий космос! Где ж теперь искать Нину?

Я растерянно лепетал любезности. Россохватский ревниво сопел. Беседа не удавалась. Боярыня скучала.

— Батюшки, — зевнула сладко она. — Баиньки хочется. Сидим здесь яко схимники. Ску-учно!..

Утром мы с Россохватским распрощались очень любезно.

Даже боярыня вышла на крыльцо. И вдруг блеснули изумрудной зеленью ее глаза, мгновенно притушенные тенью прекрасных, быстро опустившихся ресниц.

Но я уже сел в сани, и тройка рванула.

Так это была Нина? Но что за игру в узнавалки она мне предложила? Сколько времени я нахожусь на Руси вовсе не по заданию, стремлюсь вместе с нею вернуться в свое время, а она играет со мной в кошки-мышки. Сторицей отплатила мне она за своего Христоперского. Удивительно, что Трансмигрант не дает мне никакого руководящего указания, а ведь аварийная служба уже дважды приходила на помощь. Ни одного аварийного вызова — было предметом моей тайной гордости. На своей прародине — удосужился! — целых два. Ох, Нина, Нина: становилось понятно, что возвращаться в свое время она не хочет.

Мне без нее — тоже нельзя. Квадратура круга!

Приемный отец Ван-Куль отбыл в Голландию, широкой торговли организовать ему не удалось: опередила Англия. Королева Елизавета, зная положение на Руси от своих агентов Боуса и Гудсона, вела собственноручную переписку с Борисом Годуновым, величала своим братом. Английским купцам было позволено торговать вольной торговлей, пошлины с их товаров — брать не велено. Ван-Куль уговаривал меня отправиться с ним, но мне удалось отговориться на более поздний срок.

Я жил в одной из боковых пристроек Кремля, подслеповатыми окошками выходящей на глинистый берег Москва-реки. В эту пристройку возле церкви Ивана Лествичника определили меня по просьбе царицы Ирины. Харитон с Митьком жили у меня под видом слуг, но занимались своими делами. Вот уже три дня, как они исчезли.

Вечерами я гулял вдоль берега Неглинной, проложившей свой извилистый путь среди особняков. Опричники в пору своего могущества строились в стороне. Особняки ставились капитальные. После падения опричнины здесь стал строиться и прочий люд.

Последнее время при дворе было нехорошо. Сильно заболел царь Федор Иоанович. В церквах молились за здоровье богоданного.

Ярыги Разбойного приказа с ног валились, распутывая нити назревающей свары: ожидался холопий бунт.

В тот вечер я вернулся домой поздно. Возле пристройки дремал холоп из Посольского приказа. Увидя меня, вскочил, сорвал с головы шапку, выпалил заученное:

— В Грановитой палате долженствует быть прием послам, торговым гостям и знатным русским семьям. Царь Федор Иоанович и царица Ирина всемилостиво просят купца Николауса Ван-Куля быть.

Передано было мне также небольшое письмо от царицы.

Царица предупреждала: согласно доносу земских ярыг слугами у меня были признанные в разбойном мире лиходеи по имени Митька Хлоп и Харитон Лесовик.

На другой день я пришел в Грановитую палату. Мне повезло: знакомый приказный служка, работавший одно время у Ван-Куля по найму, указывал мне коренных русских бояр.

Шуйские, Воротынские, Головины, Мстиславские, Колычевы, Голицины, Родовитые. Я смотрел на них с неприязнью: большинство из них ни за грош продали бы русскую национальную самостоятельность то ли польской куртуазной велеречивости, то ли римско-католическому стягу, то ли английской крепкой буржуазности. И какая историческая нелепость: русский мужик, определивший направленность жизни нации, неоднократно спасавший государство, стоявшее на грани гибели в периоды иноземных нашествий и смут, окажется заточенным почти в трехсотлетнюю крепостную кабалу!

Иван Петрович Шуйский небольшого роста, но величавый, в ярком кафтане, обшитом золотом, стоял несколько впереди прочих бояр.

— Это ж по совету Ивана Петровича, — шептал мне приказный служка, — все бояре, гости московские и люди купеческие били челом государю о разводе с неплодной царицей. Наследник нужен, наследник!

Интересно, на много ли изменилась бы жизнь будущего государства Российского, если бы впоследствии утвердилась надолго династия Годуновых, вместо Романовых? Выиграла бы Россия, если бы у ее руля осталась динамичная, настороженная, хоть вполуха, но прислушивающаяся к рокоту народной нужды династия Годуновых? Могло не быть в последующие столетия засилия шлезвиг-голштинско-баварских императорских кровей на русском престоле. И только?

К Шуйскому подошел князь Василий Васильевич Голицин, тот самый, который будет приветствовать приход поляков и лично присутствовать при удавлении царицы Марии и садистском убийстве молодого царя Федора Борисовича, вдовы и сына Бориса Годунова. По его же наущению тело Бориса Годунова в Архангельском соборе и погребут вместе с зверски убитыми женой и сыном в бедном монастыре на Сретенке.

Но пока Борис Годунов — правитель. Сейчас все домогаются его внимания. Вот он вошел вместе с послами, и загудела Грановитая палата.

Служка, не отрываясь, смотрел на правителя, шептал мне:

— Что ж, муж он чудный и сладкоречивый, светлодушен и нищелюбив, но его легковерие изветам клеветников негодование вызывает. Много зол из этого ждать следует.