Андрей Ливадный - Дождь

Значит надо идти. Сидеть и рассуждать легко, ему лично (если не брать в расчет любовь ко всему живому) засуха особого вреда не принесет. Но жить в пустыне? Нет уж. От одной мысли становилось не по себе.

«Отсюда до города — четыре дня пешего пути», — мысленно прикинул он, вспомнив немногословные пояснения Кирилла. Сколько времени уйдет на медленное, тягучее и опасное продвижение по уровням мегаполиса, он не знал: все внешние входы в зоны технического контроля замуровали еще лет сто назад, после так называемого «бунта машин». Чего бунтовали — Остин не помнил.

Нет, на людей он зла не держал. Жизнь штука сложная. Она не грядка, на которой запросто можно рассортировать, что есть полезное, культурное растение, а что сорняк. Жизнь она… ну как дикое целинное поле, смешанный травостой, — все сосуществует в гармонии, и с лесного луга, например, сорняков уже не потаскаешь, там каждая былинка друг с другом связана.

Так и в жизни. Нет четкой градации — вот ты плохой, а ты хороший. Особенно размыты подобные понятия у людей.

«Пойду, — решил он, вставая с камня. — Попытка спасти окружающую природу стоит риска».

Будущее не предопределено. И ты никогда не угадаешь, что от него ждать.

Любимые фразы Кирилла, который на протяжении года являлся для Остина единственным собеседником.

Мысль, впрочем, справедливая.

Вернувшись домой и открыв подпол, где хранилось различное снаряжение, Остин начал собираться в путь. Он брал всего понемногу — и запасных нейромодулей, и пару автоматических пистолетов, и пищевых таблеток, — теперь вылазка в город в его понимании стала все равно, что путешествие на край света, в саму неизвестность, не знаешь, что точно понадобиться, а что нет, не предугадаешь кого встретишь, с какими опасностями или напротив — благоприятными обстоятельствами столкнешься.

Смутная, пробудившаяся память о событиях прошлого подсказывала: надеяться на авось, или на чудо нет смысла. Люди по непонятной причине не любили себе подобных, хотя настоящего повода для вражды (как интуитивно предполагал Остин) вроде и не было. Или был, но его истоки уже прочно скрыты наслоениями прошлого, они часть давней истории, памяти о которой у него не сохранилось.

Размышления не мешали сборам в дальний путь.

Старая, изрядно потрепанная одежда, которую однажды принес Кирилл, теперь пригодилась. Брюки, куртка и кроссовки скроют многое, но конечно не все.

…Снаружи раздались шаги, тихо клацнул замок двери.

Остин продолжал сборы.

Через минуту проем двери, ведущей в подвал, заслонила тень.

— Остин, привет.

— Здравствуй, Кирилл. — Он выпрямился, обернулся, ответил на рукопожатие.

— Что происходит? — сдержанно осведомился Кирилл.

— В город собираюсь.

— В город? С чего вдруг?

— Из-за засухи. — Остин присел на пустой пластиковый ящик. — Я сегодня размышлял над тем, могу ли что-то изменить, и внезапно вспомнил частицу своего прошлого.

— Момент гибели? — Тут же насторожился Кирилл, покосившись в сторону приготовленного Остином оружия.

— Если ты сейчас подумал о мести, то ошибся. Момент своей гибели я действительно вспомнил, но у меня слишком мало информации, чтобы кого-то судить.

— Тогда зачем тебе в город?

— Атмосферный процессор, — лаконично ответил Остин. — Если верить воспоминаниям я когда-то имел доступ к комплексам климатического контроля.

— Возможно… — хмуро кивнул Кирилл.

— Я вспомнил кое-какие коды. К тому же мне известен план технических коммуникаций, ведущих к ядру атмосферного процессора.

— Этого мало. Ты не можешь утверждать что коды, промелькнувшие в твоем рассудке именно те, что необходимы для рестарта сбойных программ контроля климата, а что касается схемы коммуникаций, — то до технических уровней еще нужно добраться. Боюсь осуществить это будет сложнее, чем перезапустить автоматику контроля климата.

— И все же я попытаюсь.

Наступила неловкая пауза.

— Остин, я хочу спросить: тебе оно надо? — Кирилл не скрывал своей обеспокоенности по поводу решения друга непременно идти в город.

— Оглянись вокруг, — скупо посоветовал Остин. — Природа умирает. Она в чем провинилась?

— Да, дождь нужен, — согласился Кирилл. — Но ты представляешь, с каким риском связано путешествие в город?

— Не очень, — пожал плечами Остин. — Я же там не был… давно не был.

— А я недавно ходил, — неожиданно признался Кирилл.

— Зачем?

— По делам, — ответ прозвучал уклончиво. — Все сильно изменилось. Лет десять назад я не стал бы тебя отговаривать, но поверь мне на слово, — древние фобии возродились, люди снова начали «охоту на ведьм», город теперь больше похож на крепость, находящуюся в осадном положении…

— Кто осаждает его? — заинтересованно спросил Остин.

— Они считают, что мы.

— Но мы не ведем войны!..

— Верно. Однако жителям мегаполиса достаточно одного факта существования поселений вне городской черты. Они помнят о «бунте машин», и считают нас своими врагами.

— Это не так.

— Только не пытайся втолковать горожанам, что мы просто живем, не желая никому зла. Они не поймут тебя.

— Почему?

— Страх, — скупо ответил Кирилл.

— Страх? Ты знаком с подобным ощущением? — удивленно переспросил Остин.

— Мы все с ним знакомы. — Кирилл присел на край слесарного верстака. — Только называем его иначе. Инстинкт самосохранения не чужд и нам, верно?

Остин согласно кивнул, продолжая сборы. Он оделся, и теперь застегивал магнитные липучки обуви. Оружие лежало на столе, рядом с ним тускло поблескивали снаряженные обоймы.

— Не передумал?

Остин отрицательно покачал головой.

— Бунт машин… — задумчиво произнес он, пристально посмотрев на Кирилла. — Ты помнишь, как все случилось?

Кирилл ответил не сразу.

Бунт машин…

Само словосочетание звучало неверно. Бунтовать могут как раз люди, зачастую тяжело и бессмысленно, а машины — создания предсказуемые. Другое дело — подобные ему и Остину кибернетические организмы. Он прекрасно отдавал себе отчет, в том, что имеет все признаки, как машины, так и человека: дышит, чувствует, осознает себя, нуждается в пище, ему трудно существовать вне природы, и в то же время сознание у Кирилла было иным, в нем отсутствовала стихия человеческого бунтарства, которая лежит в истоках многих необдуманных поступков. Как будто чувства не такие острые, нивелированные логикой, и в тоже время более окончательные, чем у людей.

— Нет. Я не помню бунта машин, — наконец произнес он. — А ты?

— Тоже не помню. И не представляю, как оказался за чертой мегаполиса. Словно очнулся от долгого сна…

— Я могу тебе сказать, кто спас большинство из нас, тайно вывозя из города и доставляя в безопасные районы.