Ольга Ларионова - Чакра Кентавра (трилогия)

Она не успела даже закричать, как под ногами спружинила надувная подушка. Сквозь желатиновую поверхность упругих стенок стало видно, что она попала в комнату, где полным–полно народа. Прелестно! И не повернуться, чтобы быстренько натянуть на себя эту изукрашенную хламиду. Все Кадьяновы штучки: лифт этот дурацкий, когда во дворце полно лестниц, теперь выставление ее напоказ всему народу чуть ли не в чем мать родила — ну, понятно, подрыв авторитета правительницы. Самому захотелось на трон, или что тут у них при караванном образе жизни. Попадись он…

И точно в ответ на ее гневные мысли соседняя тускло–серая колонна покрылась вертикальными трещинами и вдруг раскрылась, как бутон лилии или точнее — банан. Кадьян ловко спрыгнул на пол с амортизирующего устройства — увертлив, шайтан бесхвостый, как обезьяна, — и по его энергичным жестам было видно, что он рассыпает вокруг себя десятки приказов. Стражники, прислужницы — все стремительно расхватывали какие‑то короткие палки и выбегали вон, не обратив на Таиру ни малейшею внимания. Или янтарная колонна, внутри которой она находилась, тоже была непрозрачна снаружи? Тогда имеются опасения, что милейший Кадьян попросту тут ее и забудет…

Но он не забыл. Разогнав всю челядь, он наконец обратился к узилищу, в котором изнывала от неопределенности своего положения новоиспеченная властительница их бесконечной дороги. Беззвучное шевеление губ — видимо, заклинания, — и стеночки мягко распались, так что она осталась торчать на небольшом и крайне шатком возвышении, точно пестик огромного цветка.

— Прекрати свои фоку… — начала она на самых высоких тонах, но тут под коленки ей весьма ощутимо ударило что‑то бархатистое, и она, не удержав равновесия, шлепнулась на подставленное кем‑то сзади сиденье.

— Не пугайся, моя госпожа, — нам, возможно, придется пройти через огонь, — проговорил Кадьян таким равнодушно–унылым голосом, что после этого не возникло ни малейшего желания пугаться.

Даже наоборот.

— Не принимай меня за… — И снова ей не дали договорить — со всех сторон мелькнули какие‑то черные шторки, и она почувствовала себя в наглухо закрытом портшезе, который подняли и, судя по дробной тряске, весьма резво понесли.

— Останови сейчас же! — крикнула она, безрезультатно рассыпая по стенкам удары весьма энергичных кулачков. — Стой, тебе говорят! Не смей спасать меня, пока не вытащишь Сэнни!

Носилки качались уже равномерно — видимо, натренированные бегуны пошли в ногу. Криков они или не слышали, или им было ведено не обращать на них ни малейшего внимания.

— Да стойте же! Стойте! Всех перевешаю!

Темп бега заметно ускорился.

Девушка похолодела, когда поняла, что это — не следствие ее монарших посулов, а опасность неудержимо распространяющегося пожара. Она вспомнила палки в руках разбегающихся слуг да это же были факелы! Прожаренная солнцем смолистая древесина вспыхнет, как пакля, а Сэнни где‑то в самом сердце этого дворцового лабиринта!

— Да послушайте же! Оцмар умер 1Я теперь ваша госпожа! Я вам при‑ка–зы–ва–ю!!!

Носильщики разом остановились, портшез опустился с легким толчком, и земля под ним закачалась. Таира догадалась, что ее крошечная тюремная каморка плывет, и не на плоту, а на быстроходной лодке, — отчетливо ощущались толчки дружных весел. За городом они или под ним? Сколько длится их путешествие? Да четверть часа, не меньше. За такое время… Она сжала в комок драгоценное платье, проклиная себя за то, что бросила где‑то возле княжеского погребального ложа такой необходимый сейчас нож. Бархатистые стенки портшеза не пропускали звуков — из слоновьей шкуры они, что ли? — и было ясно, что ни ногтями, ни зубами их не продерешь. Кругом ничего твердого — травяная подушка, и все. Хотя бы не быть босиком — на сапогах или туфлях бывают металлические пряжки…

И тут ее осенило. Платье! Наряд, расшитый самоцветами! Если хоть один имеет острые грани… Пальцы судорожно ощупывали невидимые в кромешной темноте драгоценности. Есть! Маленькая, но жесткая металлическая оправа, алмазное острие. Только бы не подделка, только бы…

Резкий толчок отбросил ее назад, руки разжались. Пришлось снова в лихорадочном темпе искать нужный камень, а носилки между тем подняли, и снова началось Движение — теперь вверх по чуть заметному, но постоянному склону. Ага, вот. Ободрать жемчуг, который мешает зажать ткань в кулаке, чтобы выступала только самая верхушка накладного украшения… Так. Камень со скрипом проехался по диагонали боковой стеночки. Неужели ничего? Она послюнила палец и попыталась нашарить в темноте след пореза. Не порез… но царапина. Ощутимая, хотя и не глубокая. Она оперлась коленями о плетеное сиденье и принялась изо всех сил резать шкуру, стараясь попадать по одному и тому же месту. В маленькой кабинке стало жарко, от постоянной качки к горлу подступала тошнота. Проклятая оболочка ее микротюрьмы, словно заговоренная, не уступала — руки онемели, а результатом была только маленькая бороздка. Девушка сменила руку и продолжала работу с неослабевающей яростью, запрещая себе думать о том, что прошло уже не менее получаса. Несколько раз характерный сбой покачивания показывал, что носильщики меняются, продолжая неуклонно двигаться в гору. Теперь ей не нужно было искать направление разреза — камень скользил по бороздке, которая углублялась раз от раза. Вниз — вверх. Вниз — вверх. Вниз…

Легкий запах гари проник в кабинку. Таира чуть не завопила от радости — значит, еще немного. Сильнее. Сильнее…

Носилки закачались и рухнули без всякого бережения. Теперь до нее доносились звуки и тяжелый топот — если бы не ожесточенность криков, можно было бы подумать, что вокруг ее укрытия пляшут захмелевшие великаны. Что узилище превратилось в убежище, она уже не сомневалась; несколько раз по портшезу били чем‑то тяжелым, затем он качнулся и завалился набок — счастье, что не той стороной вниз, где наметился разрез. Шум понемногу стихал, сверху на носилки что‑то рухнуло, и наступила тишина.

Она начала догадываться, в чем дело. Судя по движению вверх, они поднимались по склону знаменитой “лягушечьей” горы, на вершине которой было спрятано голубое золото — ее, кстати, по праву дарения и в силу приобретенного титула. Стража этой сокровищницы, вероятно, не разобралась в ситуации… А, неважно. Только бы вылезти, в этой западне уже почти не осталось воздуха. Еще несколько отчаянных движений, и невообразимая смесь гари и вони ворвалась внутрь кабинки. Радуясь тому, что на ней почти ничего не надето, Таира втиснулась в узкий разрез, извиваясь как ящерица, высунулась по пояс — и замерла.

Носилки лежали на склоне обрывистой горы, а внизу, под кучерявой пеленой не желавшего подниматься дыма, полыхало Пятилучье. Уже не сохранилось ни одного висячего мостка, вместо куполов вихрились огненные смерчи, и только кое–где сверкающие изразцовой облицовкой минареты тянулись к небу, словно еще надеясь взлететь над этим адом. Девушка почувствовала, что задыхается больше от слез, чем от дыма, потому что никакой надежды на спасение из этого пекла не было и быть не могло, а главное — все это было чудовищно бессмысленно…