Ольга Ларионова - Чакра Кентавра (трилогия)

— И еще, Кадьян: из Гротуна не выходи. Юрг сам справится.

Примчался запыхавшийся Лронг с полусонным зверьком на руках.

— Благодарю тебя, Травяной Рыцарь. Юрг, возьми Шоёо — он последний в своем роду, помни это. Ну, да поможет тебе здешнее солнышко!

— Фонарь вернее, — бросил сквозь зубы Юрг, выуживая из рюкзака шлем. — Поберегите вещички, тут много полезного.

Ему все больше и больше казалось, что он согласился участвовать в каком‑то детском спектакле. Еще не поздно было послать эту самодеятельность к чертям собачьим и ринуться к Сэнни, благо она рядом и не было между ними звездных далей…

— Юрг!!

Он встряхнулся и с сомнением глянул на тупорылый нелепый снаряд, в который забраться можно было только в полусогнутом состоянии. Кадьян уже возился где‑то внутри.

— Кастрюля в эксплуатации проверена?

— Да, да, я сама летала. Ни пуха!

— К черту. — Он прижал зверька к животу и заполз в душистую темноту. Потянулся к поясу, чтобы включить нашлемный фонарь.

— Не надо, — послышался сухой голос Кадьяна.

— Не надо, так не надо… — Не хватало еще, чтобы этот обросший черной гривой австралопитек читал мысли! — Тогда поехали.

Сзади с капустным хрустом сошлись какие‑то заслонки. И отчаянно заверещал Шоёо — навалилась перегрузка.

— Спрашивай, княжеский слуга Юрг! — донесся сквозь громовые раскаты голос Кадьяна, которому, похоже, никакие перегрузки, были не страшны.

— Во–первых, никому я не слуга. Можешь называть меня “командор Юрг”. А во–вторых…

— Почему же ты тогда служишь Царевне Будур?

Юрг потерял дар речи. Доиграться до такой степени, когда пропал ребенок…

— Вернемся — объясню. Что такое Ад?

Грохот преобразовался в равномерный и даже терпимый свист, тоскливая тягость непомерного ускорения исчезла, уступив место муторной качке.

— Увидишь, командор Юрг. Четыре стеклянные горы, одна огненная. Темнота и холод, несовместимый с жизнью.

— Ты там бывал?

— Да.

— А как же ты совместил?..

— Я был там очень давно, в самый полдень. Сейчас там только–только наступила полная мгла. Может быть, даже видны звезды.

У Юрга появилось желание почесать в затылке — что‑то здесь не состыковывалось с нормальными представлениями о дне и ночи. Может быть, этот горбун не вполне владеет земной речью? А кстати, где это он так бойко научился говорить по–русски? Он чуть было не задал этот — вопрос, но вовремя удержался. Не сейчас.

— Так. Где искомая вода?

— Ключей обычно восемь, но иногда один–два подмерзают. Они между горами.

— Ну, это, по–видимому, немалое пространство.

— А ты не ошибешься, командор Юрг. Чтобы ключи не замерзали, их греет своим телом Скудоумный дэв.

— Опасен?

— Кому как. Он загадывает загадки. Бессмысленные, потому что сам не знает на них ответа. Ты можешь сказать все, что угодно, только не произноси слова “да” и “нет”.

— “Да” и “нет” не говорить, губки бантиком не строить… — пробормотал Юрг. — Нет, нет, ничего. Есть на нашей земле такая детская игра. Но я прилетел не играть. Если ты собираешься покончить со мной таким примитивным способом…

— Мне ведено научить тебя действовать. Сейчас я натаскиваю тебя на дэва.

— Выбирай выражения! Итак, дэв — это, вероятно, чудовище. Ты его видел?

— Дважды, но это ничего не значит. Он меняет свой вид. От скуки. И придумывает, чем бы ошарашить очередного посетителя.

— Зачем? Если его загадки не имеют ответов, то, выходит, обречены все.

— Дэв не любит трусов. И дураков. Если ты слишком долго будешь чесать в затылке или сразу ляпнешь: “Нет, не вразумлен”, — он тебя попросту задавит своей тушей.

— Что‑то вроде защиты от дурака?

— Это ты здорово подметил, командор Юрг!

Юрг опомнился и потряс головой. Если бы не все, что предшествовало этому полету, он сейчас мог бы поручиться, что там, в темноте, сидит какой‑то милый парень из космодромной обслуги, во время ночных дежурств начитавшийся “Тысячи и одной ночи”.

— Далеко еще? — спросил он только для того, чтобы еще раз услышать эту на редкость привычную, ничем не примечательную русскую речь. С одной оговоркой — из уст инопланетного туземца.

— Уже снижаемся. — Шоёо снова запищал. — Если будешь возвращаться, стукни три раза, а то я тебя выпущу и сразу затворюсь, там снаружи‑то студено. На тебе шкурка не больно тонка?

— Сгодится, проверена. Еще указания будут?

— Сейчас… — Под днище что‑то глухо поддало, заскрипело. — Слава светящему, не на хрусталь сели, на камень. Теперь так: бери эту крысу. Нож имеется?

— Зачем?

— А как живой источник угадаешь? Отрубишь зверю голову, потом будешь поочередно во всех ключах, приложивши к тулову, водой кропить. Где прирастет — там вода живая.

Да. Вот теперь это не был свой парень с космодрома.

— Так, — сказал он, — держи пушистика на руках, чтобы не замерз, и ответишь за каждый волосок. Слыхал ведь — последний он в своем роду. Бывай.

— Но как же…

— А дэв на что?

Он замкнул створки лицевого щитка и включил подачу кислорода. Проверил на поясе мягкий контейнер для воды и небольшой джасперянский десинтор, оставшийся у него со времен последнего боя на Звездной Пристани. Гулко стукнул перчаткой в заднюю дверцу. Та послушно развернулась лепестками наружу, так что образовалась не очень‑то широкая дыра. Он ловко ввернул в нее свое тело — и очутился свидетелем зрелища такой возвышенной, хотя и не лишенной мрачноватости красоты, что у него никогда не повернулся бы язык назвать это сказочное место Адом.

Прямо перед ним, километрах в трех, плевался сгустками пламени небольшой конусообразный вулкан, стройностью своих пропорций наводящий на мысль о золотом сечении. Каждые десять–двенадцать секунд с небольшим уклоном назад вырывался сноп искр, ослепительных до белизны. Все это отражалось в ледовых натеках, покрывающих игольчатые пики трех непомерно высоких гор, обступивших вулкан призрачным караулом. Юрг оглянулся — четвертая гора была у него за спиной, и ее вершина терялась в ночном беззвездном небе. За нею уходил в чернеющую даль едва угадываемый заледенелый кряж. Любоваться игрой огней, отраженных хрустальными пиками, можно было бы до бесконечности — вот только время поджимало.

Он двинулся вперед, осторожно ступая по шероховатому камню. Прямо перед ним было что‑то вроде пруда, заполненного черной тусклой массой; белые снежные берега четко ограничивали чудовищный блин метров шестидесяти в поперечинке; огни, рассыпаемые щедрым светочем, он не отражал. Юрг включил фонарь и направил его па асфальтовую поверхность — та дернулась, точно потревоженная звериная шкура, тревожно запульсировала и вдруг взмыла вверх с непредставимой легкостью, слегка сжимаясь по окружности. Теперь блин висел над своим лежбищем пластом густого тумана не более метра толщиной, и белесые пятна бегали по его краю. Постепенно этот край начал стягиваться в одно место, точно напротив замершего в неподвижности Юрга, и светлые точки сложились в рисунок уродливого толстогубого лица.