Евгений Гуляковский - Лабиринт миров

И только сейчас Лосев понял, как сильно боится его это странное существо и каким мужеством ему нужно было обладать, чтобы прийти сюда одному. Почему он пришел один? В зале их было несколько… Что это, заговор? Попытка действовать тайно, или ему приказано исполнить роль палача? Но тогда зачем понадобилось отключать холодильную установку?

— Мы сами не знаем, почему оказались в вашем мире. Стрелочник перевел стрелку так, что наш поезд попал в ваш мир.

— Что такое «поезд»? Это огненный зверь? И кто такой «стрелочник»?

— Поезд — это механизм. Мы у себя строим разные механизмы, чтобы облегчить работу. Они возят нас и обслуживают. Это один из таких механизмов. — Постепенно Лосеву удалось произносить слова все более отчетливо. Боль стала глуше, очевидно, обмораживание еще не успело наступить. — А стрелочник — это ваш Правитель. Так мы его называем.

— У нас нет механизмов. Мы все делаем руками… — Пингвиноид посмотрел на свои маленькие руки и тяжело вздохнул. — Значит, Правитель отправил вас сюда… Но зачем? Вы его знали раньше? Он из вашего мира?

Как ему объяснить, что такое «посредник»? Знает ли он вообще о Гифроне и «голубом наркотике»?

— Ваш мир свободен? В него не вторгался захватчик из космоса?

— Вы имеете в виду Правителя?

— Правитель всего лишь слуга того существа, с которым мы ведем сейчас войну у себя на Земле. Этому существу удается порабощать сознание и волю некоторых людей и превращать их в исполнителей своих приказов. Ваш Правитель один из них. Мы называем их «посредниками».

Их бывает трудно отличить от обычных людей, потому что часть прежней личности сохраняется в новом качестве. Худшая часть.

— То же самое проделывает с нами ваш Правитель. Он порабощает волю и заставляет работать на шахтах моих братьев. Никто из нас не может противиться власти Правителя.

— Это НЕ НАШ правитель. С тех пор, как стрелочник в третий раз принял «голубой наркотик», он перестал быть человеком… Мне трудно говорить с вами… Эти захваты… Вы не могли бы?…

— Сожалею. Мне незнаком их механизм. Ключ от него есть только у Правителя. Мне удалось закрыть отверстие, из которого сюда поступает холод, но это все, что я смог для вас сделать. Завтра утром Правитель вернется, и вам придется встретиться с ним…

— Посмотрите, что с моими товарищами? Они живы?

Какое-то время пингвиноид, осторожно приблизившись, изучал неподвижных людей.

— Это всего лишь «холодный сон». Они проснутся через какое-то время. Когда Правитель вернется, он спросит, кто вам помог. Сказать вам мое имя?

— Зачем?

— Чтобы вы могли оправдаться перед Правителем. Он все равно узнает правду.

— Мы не станем перед ним оправдываться. Мы его убьем.

Долго молча стояло перед ним непонятное существо после этих слов. И Лосеву казалось, что в глубине его ничего не выражающих глаз постепенно рождается понимание.

— Я вам верю… — прошелестел лингво. — Если вы избавите нас от Правителя, вы навсегда станете почетными гостями Вантары.

Лосев не заметил, как исчез пингвиноид. Какое-то время он еще неподвижно стоял перед ним, а затем его не стало, и вновь время в подземной камере замедлило свой бег. Теперь визит пингвиноида казался Лосеву сном.

Но в камере становилось все теплее, и вместе с этим усилилась боль в затекших, скованных стальными захватами мышцах.

Застонали, зашевелились и очнулись остальные. И когда боль стала казаться нестерпимой, когда не осталось сил даже для того, чтобы подбадривать друг друга, когда явь и бред смешались в их сознании, подвижный блок в углу камеры шевельнулся.

Гримаса на лице стрелочника стала еще отвратительней, а глаза горели каким-то зловещим огнем.

— Вам повезло, мои драгоценные друзья. Вся планета похожа на растревоженный улей. Я не знаю, как вам это удалось. Но я узнаю. А с вами разберусь позже. Существует множество способов. Так что не радуйтесь. Свобода — это ненадолго.

А теперь убирайтесь отсюда! Забирайте ваш проклятый паровоз и убирайтесь! Только помните о том, кто переводит стрелки!

— Мы запомним, — ответил Лосев, не отводя глаз от сочившегося ненавистью лица стрелочника.

Тот нажал какую-то кнопку в стене, пружины щелкнули и исчезли. Не дожидаясь, когда пленники придут в себя, стрелочник скользнул к щели, из которой только что появился.

Любому нормальному человеку, скованному и в течение нескольких часов находившемуся на грани замерзания, требуется время, чтобы восстановить кровообращение в мышцах. Любому, но только не Зурову.

Движение его правой руки в полумраке камеры было практически неуловимым. Нож сверкнул в полете всего один раз, и было не видно, где именно он закончил свою траекторию, но по характерному звуку можно было предположить, что лезвие нашло свою цель.

Стрелочник повернулся, посмотрел на Зурова расширенными глазами и прохрипел, исчезая в щели:

— Тебя я убью первым!

— Напрасно ты это сделал. Убить его не так просто.

Зуров ничего не ответил, и Лосев больше не упоминал об этом.

Камера осталась открытой, и через несколько минут, поддерживая ослабевших женщин, они преодолели небольшой подземный ход и оказались в дворцовом парке.

Их обступила предрассветная темнота. Было около четырех часов утра, и даже свет звезд не мог пробиться сквозь плотные облака.

Лосеву пришлось включить металлоискатель в своем универсальном приборе. Зеленая стрелка указала им нужное направление.

Они шли очень осторожно, проверяя каждый свой шаг и каждую минуту опасаясь какой-нибудь провокации со стороны стрелочника. Возможно потому, что все их внимание было поглощено дорогой, темная масса паровоза надвинулась на них из темноты неожиданно.

— Думаешь, Сурков спит? — спросил Зуров.

— Наверно, спит. Прошло почти двое суток с момента нашего ухода. Он же не железный…

Но Сурков не спал. Он сидел, скорчившись у пулемета, там, где его оставил Лосев, вцепившись обеими руками в рукоятки наводки, и пытаясь увидеть в кромешной тьме перекрестье прицела.

Когда руки друзей опустились ему на плечи, он едва не нажал на гашетку, и лишь голос Лосева предотвратил несчастье.

— Спасибо, друг, за то, что дождался нас.

— Я уже не верил, что вы вернетесь, и решил стрелять в каждого, кто появится около поезда.

— Хорошо, что ты этого не сделал.

Наташа бросилась к Суркову, обняла и поцеловала его в губы, и Лосев почувствовал болезненный укол. Нет, не ревности. Но чего-то очень похожего на это чувство.

Разогрев котла занял часа два.

Уже рассвело, когда, разбрасывая снопы искр, паровоз тяжело вздохнул, словно просыпаясь, загремел буферами и двинул состав задним ходом, прочь от дворца.

За все это время Зуров, сменивший Суркова у пулемета, не заметил ни малейшего движения на дворцовой лестнице.