Алан Фостер - Филогенез. Панихида

Лахтенхойя вернулась на мостик и занималась обычными для командира соединения делами, когда ее известили о возвращении медицинской группы. Назначив заместителей, она и ван Лойдерфольк сели в скоростной лифт и отправились в корабельный лазарет. В приемной их ожидал подполковник Холомуса, главный медик соединения. Природа наградила его внешностью сотрудника похоронного бюро, и он тщательно пытался с помощью специального макияжа оживить свое меланхоличное лицо. При всем при том он был жизнерадостным и добрым человеком, именно таким, которого хотелось бы увидеть пациенту, попавшему в лазарет.

Однако сейчас он не улыбался. Лахтенхойя не любила видеть неуверенность и смущение на лицах своих подчиненных. Когда же она увидела такое выражение на обычно улыбчивом лице именитого медика, это расстроило ее еще больше.

— Прогноз написан у вас на лице,— вздохнула она.— Посвятите меня в его детали.

Холомуса глянул на считывающее устройство.

— Мужчина, тип смешанный, англо-саксонские и полинезийские черты, рост метр семьдесят два, вес — пятьдесят один килограмм,— заметив ее вопросительный взгляд, он добавил: — Малый вес не является нормальным для его телосложения. Мускулатура свидетельствует — раньше мужчина был куда более крепко сложен. Даже неспециалист, взглянув на него, понял бы, что он пережил,— как психически, так и физически. Другими словами, мы имеем дело с нервным шоком и длительным недоеданием. Обычно действие одного из этих факторов усиливает действие другого,— медик сглотнул.— После осмотра я мог бы сказать: просто чудо, что он не находится в еще худшем состоянии. В тех условиях, в которых он оказался, остаться в живых — уже достойно удивления.

— Как ты думаешь, Бен, почему он выжил?

Врач неуверенно махнул считывающим устройством.

— Об этом лучше спросить его самого. Безусловно, он длительное время страдал от недоедания. Витаминные таблетки не заменят нормальной твердой пищи,— он кивнул в сторону отделения интенсивной терапии.

Лахтенхойя посмотрела туда же. Там лежал их загадочный гость.

— Вы его кормите?

— Если можно так сказать,— мягко улыбнулся Холомуса.— Ему постоянно вводят осмотически сбалансированные жидкости.

Ван Лойдерфольк понимающе кивнул.

— Когда он сможет сидеть и есть нормальную еду?

— Да, и когда с ним можно будет разговаривать? — спросила Лахтенхойя, борясь с желанием пойти в палату, где лежал больной. Конечно, она являлась командиром соединения, но здесь командовал Холомуса.

— Не знаю,— честно ответил медик.

Она скрипнула зубам и — дурная привычка, от которой ей никак не удавалось избавиться.

— Не хотела бы я услышать такой ответ от одного своих офицеров. Я не могу исходить из того, в чем не уверена.

— Думаете, мне это нравится? — ответил главный врач «Ронина». Он был одним из немногих на корабле, кто не боялся командира.— Но я не могу дать вам никаких гарантий. Человек находится в коме. Я не собираюсь выводить его из комы силой. При его нынешнем состоянии мы можем легко потерять его.

Как обычно, у Лахтенхойи был готов резкий ответ, но она оставила его при себе. Вместо этого посмотрела на потолок и вздохнула.

— Хорошо, Бен. Здесь решаешь ты. Что произошло, когда вы прибыли на анатийский корабль?

— Они привели нас в помещение, где он содержался,— Холомуса говорил ровным тоном профессионального медика, но ван Лойдерфольк понял, до какой степени увиденное потрясло врача.— Он лежал в углу, скорчившись. Почти в позе эмбриона. Оценив его состояние, я приказал всем остаться в коридоре и не маячить перед глазами. Хотя я невысокого роста, но мне пришлось пригнуться, чтобы пройти в дверь.

— Как он вел себя, когда вы вошли в комнату? — спросила Лахтенхойя отстраненным, лишенным эмоций голосом.

— Начал скулить,— четко ответил Холомуса.— Я видел мужчин и женщин, выведенных из равновесия, переживших сильный нервный шок, которые пытались зарыться в пол или забраться на стену. Но я впервые увидел человека, который пытался уползти внутрь самого себя.

Посыльный стоял позади офицеров, загипнотизированный рассказом врача.

— Как только я понял — существует реальный шанс, что он с собой что-нибудь сделает, я замер на месте. Пытаясь поймать его взгляд, я начал с ним разговаривать. Говорил все, что только приходило в голову. Главное, чтобы он слышал человеческий голос, что-то знакомое, не несущее угрозы, успокаивающее. Я должен был добиться, чтобы он расслабился и у него замедлился пульс, который, по моей оценке, подошел к опасной границе. Нужно было, чтобы он мне поверил.

— Вам это удалось?— Лахтенхойя прислушивалась к звукам, доносившимся из палаты, но не могла уловить ничего, кроме ритмичного попискивания и жужжания аппаратуры.

— В достаточной мере, чтобы удалось ткнуть его щупом, на конце которого находился инъектор с дозой транквилизатора. Я уж приготовился ко всему: прыгнуть на него, позвать на помощь остальных, отбежать к двери — в зависимости от реакции. Но, как ни забавно, все, что он сделал,— сполз на пол, потеряв сознание. Без единого звука. Мы с трудом протащили его сквозь дверь анатийского корабля, в котором в два счета заработаешь клаустрофобию, и погрузили на один из наших. Он крепко спал, но около часа назад проснулся.

— Проснулся? — ван Лойдерфольк моргнул.— Но ты же сказал, он в коме.

— Хорошо, возможно, «проснулся» — слишком сильно сказано. Он открыл глаза и стал в состоянии самостоятельно дышать. И ничего больше. Очень сильная травма,— Холомуса беспомощно развел руками.— Я мало что могу сделать. Конечно, нас учили выводить людей из различных форм психотических состояний, которые могут возникнуть в боевой обстановке, но парень ушел очень глубоко. Я могу попытаться вытащить его оттуда…

— Почему же вы этого не делаете? — опередила его Лахтенхойя.

— Я уже говорил. Малейшая ошибка, и я загоню его еще глубже. Настолько, что он уже никогда оттуда не выберется. Я не готов взять на себя такую ответственность.

— Предположим, я отдам вам приказ?

Медик слегка напрягся.

— Я буду вынужден подать рапорт об отставке и доложить командиру бригады. Уверяю, точно так же поступит любой из моих подчиненных, один за другим, если вы не отмените приказа.

— Не беспокойся, Бен. Я просто должна была задать подобный вопрос. Я не собираюсь приказывать там, где решения принимают медики. Проклятье! Это значит, что мы должны доставить его на Землю для лечения, так и не узнав его прошлого. И в результате увидим окончание этой истории по трехмерке, как и все остальные.

— Если он вообще когда-нибудь сможет хоть что-нибудь рассказать,— напомнил Холомуса.

— Как насчет прочей информации? — спросил ван Лойдерфольк.— Идентификационная карта, одежда, какие-нибудь другие признаки, позволяющие определить, откуда он?