Валентин Никольский - Любовь, космос и роботы

И все же пришлось взять командование на себя. Я оказался на корабле самым старшим, самым опытным. Эта пичужка Галочка так взмахнула на меня ресницами: «Когда же мы теперь домой вернемся?» — что м не стало ясно: она ждет решения от меня.

— Ничего, когда-нибудь вернемся, — пообещал я. — Жалко только, что Вселенная не шар, который можно обогнуть.

Я принялся ремонтировать Клецкина. Тут-то я миллион раз пожалел, что в школе и институте легкомысленно относился к кибернетике, биоэлектронике, теории пространственных атомарных структур, теории возбужденных молекулярных связей и прочим наукам! Клецкин довольно скоро начал у меня двигаться, стал говорить (заикаясь, правда), но при этом нес совершенную околесицу. Ну абсолютно ничего не соображал!

Я зарылся в библиотечные магнитные записи. Галочка крутилась рядом. Она хотела мне помочь, и сама взялась за изучение схем, чертежей, формул. То и дело я слышал: «А этот знак как называется? А почему здесь сигма?..»

Я мог бы, опираясь на свою капитанскую власть, отправить ее в обсерваторию, чтобы она вела в телескоп наблюдение за небесными светилами, или, на худой конец, приказать ей прикусить язык. Но я крепился. Когда в радиусе многих миллиардов километров, кроме твоего, этот бойкий язычок — единственный, поневоле ему позволишь болтать лишнее.

Снова и снова я разбирал, собирал, настраивал Клецкина.

Наконец он и шевелиться перестал.

Я отер с лица холодный пот. «Точка. Вечные странники!» — мелькнула мысль.

— Ну что же ты! — Галочка, чуть не плача, хватила электронопатолога молотком по голове. — Вставай!

Клецкин приподнялся на локтях, замигал всеми своими излучателями.

— Люди? — удивился он. — Откуда? По инструкции, если на корабле обнаружен человек-заяц и расстояние до Земли не превышает…

Начал соображать!

Дальнейшее было делом техники. Клецкин за несколько часов поставил на ноги всех остальных роботов, и они засуетились, полезли в гогонные ускорители, затрещали сварочными аппаратами.

….В черной бездне экрана висел тусклый оранжевый шар. Это был Плутон, крайняя планета солнечной системы. Мы сидели с Галочкой в штурманской рубке. На то, чтобы отремонтировать Клецкина, потом «Молекулу», затормозить ее и подогнать к Солнцу, потребовалось три года. Три года по нашему времени, а по земному — полвека.

— Вот, — говорил я, — приземлимся мы, а ваши подруги в старушек превратились. У них уже и интересы свои, старушечьи.

Галочка вздохнула. Как она изменилась, похорошела, расцвела за эти три года!

— Меня, — продолжал я, — друзья тоже давно забыли. Петька Возликов, небось, с внуками нянчится.

Она опять вздохнула.

— Вам-то, конечно, легче. В восемнадцать лет люди сходятся быстро. Вы сразу обзаведетесь новыми подругами. А вот я…

— Знаете что, — оживилась вдруг Галочка. — Я нашла для вас выход. Чтобы вам не было одиноко, мы поженимся. Вы меня любите, это давно понятно. Я вас… Я вас сначала ненавидела, когда вы заставляли каждый день в «кошки-мышки» играть. Вот, думаю, безмозглый робот! А потом… А потом, в общем, тоже…

В рубку сунулся было какой-то автомат, но, увидев, что мы целуемся, сконфуженно вспыхнул лампой, попятился, прикрыл дверь. Кажется, это был Клецкин. Хорошо я его отрегулировал! В общем, все было, как в фантастическом рассказе XX века!