Аллан Коул - Флот обреченных

— Как вам понравилась вечеринка, которую на днях устроил мой босс?

Пэстор почернел от ярости, понимая, что Стэн намекает на ракетный удар по Хизу. До него отлично дошел подлинный смысл дерзкого рейда — вечный император убедительно доказал, что может изничтожить их всех в удобный для него момент. И присутствие этого наглеца в великолепно охраняемом саду члена таанского Верховного совета — лишнее доказательство вездесущего могущества вечного императора. И все же…

— Если император полагает, что его трусливое нападение на невинных мирных жителей хоть как-то поколеблет нашу решимость…

— Ну-ну, полковник, вы не на трибуне, — укорил Стэн. — Я надеюсь, что в глубине души вы думаете совсем не так. Ибо если вы и впрямь мыслите столь наивно, то вскоре распрощаетесь с еще полумиллионом невинных мирных жителей.

— Вы не ответили на мой первый вопрос, — произнес Пэстор, немного сбавляя тон. — Или же сказали явную ложь. Я не люблю, когда мне лгут. Итак, повторю вопрос: чего ожидает от меня ваш босс?

— Если вы вообразили, что мой босс хочет сделать из вас предателя, то вы досадно заблуждаетесь. В качестве предателя вы ему нисколько не нужны.

— В каком же качестве я ему буду полезен?

— Рано или поздно, — продолжал Стэн, — таанцы поймут, что все кончено, что вы проиграли войну. И когда вы это осознаете, вечному императору понадобятся разумные люди в среде таанцев, с которыми можно иметь дело.

Пэстор отлично понимал, что Стэн говорит о капитуляции таанцев. «Как странно, — мелькнуло у него в голове. — Я мысленно произнес слово „капитуляция“ — и сердце у меня кровью не облилось». Подобная холодность чувств смутила Пэстора: «Неужели я такой плохой таанец, что мысль о поражении не вселяет в меня ужас? Капитулировать — да прежде такое и в голову не приходило! А теперь… теперь немыслимое кажется… неизбежным».

— Продолжайте, я вас слушаю, — проронил Пэстор.

Эти четыре слова показали Стэну со всей ясностью, что он одержал победу.

— В сущности, я уже все сказал. Хочу только добавить, что можно избежать великих тягот и смягчить трагедию поражения, если сохранится некое таанское правительство. Вечный император почему-то твердо уверен, что это правительство, с которым он сможет иметь дело, возглавите именно вы.

Пэстор согласно кивнул. Что касается искусства выживания в отчаянной ситуации, этим искусством он владел вполне — в отличие от большинства изнеженных членов Верховного совета, которые с колыбели были ограждены от трудностей истинной жизни.

— Что еще?

Стэн заколебался. Император отнюдь не уполномочивал его на то, что Стэн намеревался сказать сейчас. И тем не менее он взял на себя риск и — как со скалы в море:

— Колдиез.

— О чем это вы? — удивленно спросил Пэстор.

— Император проявляет беспокойство о тамошних военнопленных, — сказал Стэн. Он лгал, лгал, лгал. — Император надеется, что при любом повороте событий с ними будут обращаться по-человечески. И поскольку создание этого лагеря было вашей идеей…

Теперь до Пэстора дошло. Он слышал про то, что у вечного императора какие-то странные идеи насчет гуманности по отношению к низшим классам. И даже по отношению к военнопленным. Беспокойство об угодивших в плен трусах — фи! Пэстору оно казалось смехотворной причудой. Но с другой стороны — отчего бы не угодить императору, если это практически ничего не стоит?

— Передайте вечному императору, чтобы он не беспокоился о судьбе заключенных. Я приложу максимум стараний, чтобы предельно облегчить их участь. Разумеется, не надо воспринимать это как некую уступку с моей стороны. Или как скрытое признание того, что я допускаю возможность нашего поражения. Наша победа и окончательное посрамление…

Стэн рассмеялся и насмешливо вскинул руки: мол, сдаюсь, сдаюсь. Пэстор невольно рассмеялся вместе с ним — опять он выдал фразу, как с трибуны. Стэн выпрямился и направился в сторону открытого люка дренажной трубы.

— Вы так и оставите меня тут? — осведомился Пэстор. — Не боитесь, что я сразу же после вашего ухода позову охрану?

— В этом деле на кон поставлено так много жизней, что одна моя ничего не значит, — лаконично отозвался Стэн. И в следующий момент исчез в трубе.

Пэстору не понадобилось много времени, чтобы понять правоту этого дерзкого парня.

Ногой он надвинул решетку на отверстие дренажной трубы и зашагал дальше по аллеям оранжереи — срывая увядшие листики и поправляя усики вьющихся растений.

Исторический электронный атлас, связанный с постоянно обновляемым банком компьютерной информации, наглядно показывал успехи наступления империи на ее врагов.

Красный цвет, показывающий территории, захваченные Таанским союзом, мало-помалу откатывался назад, заменяясь имперским синим. При этом оставались красные островки, отмечавшие неприступные миры-крепости вроде Итана, которые были оставлены и блокированы в тылу — влачить жалкое отрезанное существование и в итоге сдаться.

Эту картинку на экране компьютера мог увидеть любой имперский солдат, любой военный пилот или десантник — и за минуту понять, как идут военные дела.

Но солдаты — мужчины и женщины — ничего не понимали.

Пилоты военных транспортных космолетов грузили на борт своих боевых кораблей запасы пищи и боеприпасов и летели в заданную точку пространства — испытывая чувство страха, несколько притупленное опытом, и скучая во время долгого полета. Прибыв на место, разгружались и отправлялись в обратный путь.

Десантники тренировались на базах, потом грузились на боевые корабли, летели к месту сражения, охваченные дурманящим страхом, прилетали на место — и атаковали противника.

Когда последний таанец был мертв, остатки десантников садились на свои корабли и возвращались на базу или же направлялись в другое место — создавать новую базу, снова тренироваться, срываться из казармы по приказу — и все время пытаться выжечь в себе ужасную мысль, что выход из всего этого один: смерть, ранение, безумие или — победа.

Впрочем, теперь самой большой и единственно возможной победой было дожить до ближайшего рассвета.

К счастью, статистикам понадобится двадцать лет, чтобы обнародовать веселенькое сообщение, что, по их расчетам, во время войны с Таанскими мирами десантники гибли в среднем не позже чем через тридцать суток участия в интенсивных боях.

Но, опять же к счастью, мало кому из имперских солдат выпадало на долю участвовать в интенсивных боях на протяжении тридцати суток подряд.

Однако случалось и такое, потому что, вопреки оптимизму электронной карты, где синее неуклонно теснило красное, с имперскими войсками время от времени происходили страшные катастрофы.