Кристофер Банч - Флот обреченных

За пять метров до края крепостной стены оказалась удобная площадка — широкий каменный выступ. Стэн взял второй моток бечевы, притороченный у его талии на альпинистском сиденье, и тщательно закрепился. Затем повел рукой от пояса и обратно, давая понять, что он сидит прочно и способен помочь остальным членам отряда, которые оставались внизу. Третий моток бечевы полетел к ним.

Тем временем Лалбахадур поднялся так же высоко и оказался на одной линии со Стэном, справа от него.

Стэн нажал кнопку на цилиндре с еще одним мотком бечевы, на конце которой была кошка, и автомат выплюнул метров пятнадцать тонкого каната. Как следует раскачав рукой кошку, он резко швырнул ее вверх. Крохотная кошка высоко взлетела, бечева коснулась дула старинной пушки, торчавшего из амбразуры, и дважды его захлестнула.

Стэн защемил бечеву специальными зажимами и стал быстро подтягиваться вверх по тонкой, но сверхпрочной бечеве. А террорист — прямо над ним — настороженно поводил головой на самом верху крепостной стены, грубо прижимая к себе обер-гофмейстера, и щурился от слепящего света прожекторов, направленных на него. Он не заметил, как Стэн ящерицей проскользнул в амбразуру и оказался на крепостной стене.

— Мы ждали достаточно! Баста! — прокричал террорист то, что ему подсказали невидимые снизу товарищи.

Его нож поднялся для смертельного удара, но в этот миг из тени выскользнула сложенная пополам фигурка Стэна. Он выпрямился — словно мощная пружина разжалась. Одной рукой в когтистой перчатке он что было мочи ударил террориста в лицо, а второй рукой блокировал нож.

Детина в голубом рабочем комбинезоне зашатался и попятился, а внезапно освобожденный обер-гофмейстер мгновение-другое покачивался над пропастью, прежде чем восстановил равновесие. Тем временем террорист пришел в себя и двинулся на Стэна, нацелив на него лезвие ножа.

Но Стэн уже принял пружинистую атакующую стойку, выставив свои кулаки-кувалды. Молниеносный удар угодил мужчине с ножом в висок, и тот рухнул как подкошенный.

Из-за парапетной стенки с бойницами выскочили остальные террористы — поддержать товарища. Но момент был безвозвратно упущен. Из темноты высыпали уже поднявшиеся на стену гурки, блестя своими смертоносными кукри — тридцатисантиметровыми кинжалами.

— Эйо Гуркали! — прогремел над замком боевой клич гурков. — Эйо Гуркали!

Этот клич на протяжении жизни тысяч поколений вселял робость в сердца любых врагов — с тех давних-предавних времен, когда англичане в XIX веке впервые сформировали полк гуркских стрелков из непальцев.

Все террористы были перебиты в мгновение ока.

Лалбахадур наклонился над каждым из убитых — проверить, не жив ли кто. Наик Тхаман Гурунг снял со своей спины ракетницу-мортиру и установил на крепостной стене. Мортира плюнула огнем, металлический грузик с прикрепленной к нему бечевой унесся в темное небо, потом повернул обратно и шлепнулся далеко внизу — на парадном плацу.

Гурунг закрепил на зубце стены тот конец бечевы, что остался в мортире, потом повернулся к Стэну и осклабился:

— Готовы, капитан, идем вниз!

— Подразделение, стройсь! — выкрикнул Стэн. — По номерам… марш!

Первым был сам Тхаман. Он прикрепил скользящие зажимы на тончайшую, почти невидимую бечеву, которая тянулась вниз на семьсот метров, до самого парадного плаца. Потом перевалил через стену и быстро заскользил к земле — только воздух засвистел.

Стэн отдал честь обер-гофмейстеру.

— Пожалуйста, сэр.

Адмирал Лидо опасливо поморщился, поглубже натянул свою огромную церемониальную шляпу с гребнем, взял пару скользящих зажимов, протянутых Стэном, и, в свою очередь, исчез за крепостной стеной.

Стэн последовал за ним, прокатившись на колесиках зажимов до твердой почвы плаца. В последние секунды перед приземлением он притормозил, отбросил ручки скользящих зажимов, коснулся земли, дважды перекувырнулся и, невредимый, вскочил на ноги.

За его спиной шли Лалбахадур и остальные гурки — со стуком касались земли, ловко вскакивали на ноги и строились в две шеренги. Адмирал Лидо, слегка запыхавшийся после головокружительного полета, выступил на два шага вперед и отсалютовал. Глядя сверху, со своей трибуны, вечный император зааплодировал. Вслед за ним восторженно захлопали и взорвались криками одобрения пятьсот тысяч зрителей на стойках амфитеатра, который пятикилометровой дугой охватывал парадный плац. Аплодировали не только гуркам, Лидо и Стэну, но и «террористам», которые стояли высоко-высоко на крепостной стене и раскланивались в свете прожекторов перед публикой.

Лидо опустил руку, поднятую, чтобы приветствовать императора, и запыхтел вверх по лесенке на императорскую трибуну. Там его ждал стакан, который император наполнил до краев. После того как Лидо, закрыв глаза, осушил стакан, император спросил его с лукавой улыбкой:

— Кто придумал надеть на вас эту дурацкую шляпу?

— Я, ваше величество.

— Уфф! — насмешливо фыркнул вечный император. — И как только вы умудрились не потерять ее во время своего полета вниз, к спасению.

— Просто я использовал хороший клей. К счастью, он легко смывается.

— Ну и слава богу. А то я боялся, что вы приклеили ее навечно. Я бы не вынес, если бы человек, с которым я общаюсь ежедневно, носил на голове этакую… этакий ночной горшок для слонов. — Не дожидаясь ответа, он добавил: — Да вы не стесняйтесь, Мик, выпейте еще! Ведь не каждый же день вам доводится разыгрывать из себя Тарзана!

Этот второй приказ был выполнен без промедления и с благодарностью.

Вечный император справлял праздник собственного изобретения — День империи. Вот уже пятьсот лет, как повторялось это торжество, учрежденное им в честь победы в какой-то из войн — он успел позабыть, какой именно.

Центральное событие праздника было несложным: ежегодно все имперские военные подразделения устраивали торжественный парад — в том конце Вселенной, где их застал День империи, и приглашали всех желающих из местных жителей. Разумеется, одним парадом цель праздника не исчерпывалась. У всего, что ни делал вечный император, имелась вторая, а порой и третья скрытая причина. Торжественный показ военной мощи был призван убедить жителей империи, что их безопасность надежно защищена. И одновременно демонстрация военной силы должна была устрашать любых плохих парней, которые замышляли всяческие козни. Плохие парни обязаны были понять, что если уж им охота замышлять козни, то не против империи, а в ее интересах.

Естественно, самые масштабные празднества происходили на планете-столице — в Прайм-Уорлде. На протяжении многих-многих лет День империи был кульминацией двухнедельного праздничного марафона, в который входили состязания атлетов, череда выставок и громких событий в культурной жизни, а также нескончаемые военные парады. Словом, две недели перед Днем империи были чем-то вроде совмещенных в одно старинных праздников — тут как бы смешались сатурналии, октоберфест, Олимпийские игры и древние торжества в честь прихода весны. А под вечер Дня империи в императорский дворец пускали всех желающих праймуорлдцев — что было само по себе великим событием, которого никто не хотел пропустить.