Кристофер Банч - Флот обреченных

Но не это было предметом размышлений Стэна, покуда он мерил шагами коридор. У него в голове роилось множество вопросов, которые, впрочем, сводились к одному: что босс поручит ему сейчас? Стэн был сыт по горло секретными операциями, подготовкой тайных убийств и прочим официально благословленным насилием. Он достаточно наубивал в своей жизни, от мысли о новом насилии уже мутило. И ему надоело, что им постоянно манипулируют. Надоело отдавать приказы и видеть, как люди гибнут, пытаясь их выполнить. Впервые на нем красовалась новенькая адмиральская форма, а уже и она ему надоела. Стэну смутно виделась жизнь, никак не связанная с армейской службой. Он мог только гадать, способен ли он жить спокойной мирной жизнью вне армии, но так приятно было хотя бы помечтать об этом.

Сент-Клер и Л’н были заняты продажей Сакс-клуба. Быть может, ему стоит присоединиться к ним, если они вложат деньги в какой-то бизнес. Да черт возьми, Ида для него заработала процентами такой капитал, что он может купить несколько улиц игорных домов!.. Или заняться шоу-бизнесом? Брр! Что-то не тянет. Нужно посоветоваться с Килгуром. А то объединиться и на пару затеять что-нибудь на одной из далеких планет Фронтира, поглядеть, как живут и что затевают тамошние аборигены.

Тут створка двери с легким шипением отошла, и охранник-гурк жестом пригласил его внутрь.

Стэн зашел и вытянулся по стойке «смирно» у порога. Вечный император нажал на клавишу, и телеэкран перед ним погас.

— Вольно, адмирал, без формальностей! — нетерпеливо бросил властитель. — Сыт по горло церемониями. Надеюсь, тебя не обижает, когда я говорю, что все эти солдафонские штучки у меня вот где сидят.

Стэн рассмеялся, нисколько не обидевшись, и сел в кресло — не спрашивая разрешения у его величества. Император встал, взял бутылку стрегга и два стакана. Наполнил оба стакана до краев.

— До того как я погоню тебя отсюда, у нас будет время осушить по стаканчику, а потом еще по одному. Как только эти поганые таанцы уберутся с «Нормандии», я отдам приказ лететь прочь.

— Направляетесь домой, сир? — спросил Стэн.

— Черта с два, — ответил император. — Прежде придется выполнить миллион формальных обязанностей. Ты знаешь всю эту петрушку: пожимать руки, целовать детишек, позволять фотографировать себя с людьми, которых я разрешаю считать важными персонами, благодарить моих союзников за то, что они сто раз заносили нож для удара мне в спину, но так и не осмелились осуществить задуманное… Ну и всячески раздувать свою популярность всеми доступными средствами.

Да, не видать мне Прайм-Уорлда в ближайшие шесть месяцев! И я заранее устал от всей этой белиберды. Что ни говори, настроение у меня совсем неподобающее.

Он встал, чтобы произнести тост.

— Выпьем за неподобающее настроение.

Стэн чокнулся со своим эксцентричным боссом, и оба опрокинули в себя море огня: чистый стрегг — штука забористая. Император налил еще по стакану.

Итак, выпьем и это — и гуляй, Стэн, иди на все четыре стороны. Неужели… свобода?

— Вот когда я вернусь из этого дурацкого рекламного турне, тогда завертится настоящее дело. И мне потребуется помощь.

Стэн понял, что мечту о свободе можно оставить.

— Мне приходилось перестраивать мою чертову империю не один раз, — продолжал император. — Но я не думал, что на этот раз дела обстоят так погано. Пойми правильно — я знаю, что именно надо перестраивать. Но после этой войны рядом совсем не осталось толковых людей, которые в состоянии помочь мне в этом.

Сулламоре и его прихлебателям только бы набить собственную мошну. Бездарные хапуги. Честным бизнесом они бы и гроша не заработали. Живут коррупцией. Короче, мысль о них не повышает мне настроение. Нужна свежая кровь, талантливые парни вроде тебя. Будет трудно. Подожмем яйца лет на пятьдесят — шестьдесят, но потом свое возьмем. Так, чтоб мы могли гордиться новым, очищенным миром.

Стэну разговор не понравился с самого начала; когда же в него заскочило это «мы», он встревожился не на шутку.

— Извините, ваше величество, — сказал он, — но я не уверен, что смогу оправдать ваши ожидания.

Император остановил его нетерпеливым жестом.

— Об этом не волнуйся. У меня миллион идей.

— Я не о том волнуюсь, — сказал Стэн. — И не хочу казаться неблагодарным. Однако… — Он заробел, но все же решился: — Видите ли, у меня большие сомнения насчет того, где и как я намерен провести ближайшие пятьдесят — шестьдесят лет. Одно кажется несомненным — не на военной службе. Мне тоже военная рутина надоела не меньше, чем вам — рутина императорская.

Властитель рассмеялся.

— И к какой же карьере молодца клонит?

— Точно не знаю, — промолвил Стэн. — Надо пока уйти на покой. Пару годков просто поболтаюсь без дела. Хочу поглядеть со стороны, куда ветер дует.

Император пристально посмотрел на Стэна. Потом улыбнулся, тряхнул головой и молча чокнулся со своим собеседником. Аудиенция подошла к концу.

Стэн осушил стакан и встал. Он отдал императору честь. Очевидно, в последний раз. Император встал и тоже четким движением поднял руку к виску.

— Через шесть месяцев, — предрек он, — безделье тебе осточертеет. А к тому времени я как раз вернусь домой. Вот тогда и загляни ко мне.

Уверенный на все сто, что император заблуждается в своих расчетах, Стэн повернулся на каблуках и вышел вон.

Вечный император не спеша спускался на землю по трапу «Нормандии». Телохранители-гурки шли вокруг него тесной толпой. Выйдя из люка корабля, властитель на секунду остановился и облегченно вздохнул. Его приказ был выполнен — никаких толп встречающего народа в соуардском главном космопорте Прайм-Уорлда. Лишь немного в отдалении стояли его персональный гравитолет и машины сопровождения, чтобы ехать в мрачный бункер под руинами замка.

Пора что-то делать с этими руинами, напомнил он себе. Следует по-настоящему ускорить работы по восстановлению дворца. Он тосковал не по внешнему великолепию дворца, а по тому комфорту, который был внутри, по возможности действительно уединиться от всего мира. Как будет приятно предаться давней безумной мечте — воссоздать рецепт лака, которым великий Страдивари покрывал свои скрипки.

В какие-то моменты император ощущал, что, если кто-то опять подойдет к нему с просьбой решить то-то и то-то или обратить внимание на горестное положение того-то и того-то, он просто расплачется навзрыд. Беда в том, что императоры, которые позволяли себе публичные проявления слабости, очень недолго оставались вечными. Однако именно по-детски расплакаться — вот чего ему хотелось временами. Когда казалось, что уже никакие силы не вызовут улыбку в момент, когда на него устремлена сотня телекамер. Когда рука опухала от рукопожатий. О, с какой силой ему жали эту несчастную руку, стараясь выказать свое восхищение и доказать, что считают его великим героем!