Дарья Кузнецова - Абсолютное оружие

Поскольку никаких тренировок в команде без этого важного умения быть не могло, мне отдали на растерзание Алиреса и усадили в уголке отрабатывать диалог.

Постепенно у меня начала проявляться очень странная реакция на некоторые слова и действия штурмовиков. Щекотало в носу, слегка першило в горле и сводило скулы, в груди будто застрял маленький шарик, а с трудом сдерживаемая улыбка, проявляясь, силилась выбраться за пределы лица. Сообразила, в чём дело, я далеко не сразу; а когда догадалась, с негодованием обозвала себя дурой.

Это был всего лишь смех, рвущийся на волю. Не та нервная истерическая реакция, что накрыла меня за компанию с Райшем после встречи с его родителями, а нормальный, человеческий, искренний и живой смех. Не потому, что нужно сбросить нервное напряжение, а просто потому, что хорошо. Легко, уютно, тепло и светло, и улыбка не способна вместить это маленькое, но удивительно ёмкое «хорошо».

Я попробовала выпустить его наружу — тихо, робко, неуверенно, — и вдруг почувствовала себя невесомо-лёгкой и почему-то пушистой. Будто тот шарик, который давил на грудину изнутри, выскочил и теперь, — большой-большой, наполненный каким-то лёгким газом, — тянет меня вверх.

Смеяться оказалось неожиданно легко и приятно. Кажется, этого моего открытия никто из штурмовиков не заметил, а мою скованность поначалу посчитали признаком стеснительности.

Часа через два тренировок нас с Ресом окончательно накрыло. Стоило посмотреть друг на друга, и нас разбирал смех; какая уж в таких условиях тренировка! И нельзя сказать, что мы так уж устали от своего занятия, и на нервное напряжение не спишешь. Нам было смешно, просто потому что было легко и смешно. Потому что. Смешинку проглотили, иначе не скажешь.

Нелогичная реакция — смех и чувство юмора, несвойственная машинам и неразумным существам. Я потому никогда в своей жизни и не смеялась…

Глядя на нашу похрюкивающую от хохота парочку, Нирташ не выдержал и в доходчивых, не отличающихся куртуазностью выражениях послал нас обедать. То есть, это мы с Ресом перевели, что именно обедать; а так нас просто послали подальше, «проржаться, и до тех пор на глаза не показываться».

Хмурая физиономия знающего оказалась последней каплей; из тренировочного зала мы с напарником буквально выползали, цепляясь за стены и друг за друга. Должно быть, со стороны это выглядело очень забавно, учитывая разницу в росте. Хоть Рес был по меркам своей расы мелковат, но я всё равно дышала ему в подмышку.

Так мы и двигались к столовой: всхлипывая и погогатывая, по стеночке, периодически исторгая из себя бессвязные комментарии и взрываясь на них новым приступом хохота. Мне даже показалось, что у нас получилась необходимая тренировка: иначе, чем чтением мыслей, объяснить обострившееся взаимопонимание ничем не получалось. Каждый из нас двоих точно знал, что имеет в виду другой под «не, ну ты видел (а)!» и «ой, ла-арг!».

Отрезвление наступило, как и положено, внезапно и мучительно. Наш всхлипывающий смех вдруг смело волной чьей-то ледяной, неконтролируемой ярости, а чувство опасности буквально пригвоздило к месту, не давая сделать лишнего жеста. Вскидывая глаза, я почему-то почти не сомневалась, кого увижу, и угадала. Нос к носу мы умудрились столкнуться с пребывающим в бешенстве, причём бешенстве на грани безумия, капитаном. Я замерла, подавленная его злобой, не решаясь даже открыть рта, а Рес…

Здоровенный, жизнерадостный, уверенный в себе мужик вдруг порывистым, инстинктивным или затверженным до автоматизма движением рухнул на колени. Правда, падать ниц, чего я подсознательно ожидала, не стал; отсел по-восточному на пятки, положил руки ладонями вверх на колени и запрокинул голову, прикрыв глаза.

Бешеный оскал, виденный мной на лице капитана лишь единожды, в бою на Весенних Играх, мучительно медленно, явно через нешуточное внутреннее сопротивление, трансформировался в обыкновенную недовольную гримасу, какой Райш всегда выражал раздражение. Да и злость шер-лорда, разлитая в пространстве, стремительно пошла на убыль.

— Развлекаетесь, единицы штурмовые? — тихо, неразборчиво прорычал он.

— Направлены знающим Нирташем в столовую для принятия пищи, управляющий Райш, — поспешно оттарабанил Рес, прижав два пальца к точке между бровей — местное уставное приветствие. Опомнившись, я тоже повторила этот жест. Капитан окинул меня хмурым взглядом, тихо и неразборчиво что-то проворчал себе под нос (кажется, это было ругательство). Потом тряхнул головой и ответил.

— Вольно, единицы, — снова поморщившись, проворчал он и, обойдя по, на мой взгляд, излишне широкой дуге Реса, скрылся за поворотом. Штурмовик, буднично отряхивая колени, поднялся на ноги только после этого.

— Что это было?! — с трудом сумела выдавить я.

— Уф, думал, точно по стенке размажет, — беспечно хмыкнул напарник. — Хорошо, сообразил вовремя. А ты-то что стояла? Не страшно, что ли?

— Я. Ничего. Не поняла, — раздельно проговорила я, пристально глядя на боевого и подавляя желание потрясти головой. — Почему капитан был так зол, и почему ты на колени рухнул?!

— Так это поза полного подчинения, — пожал плечами Рес, слегка подталкивая меня в спину, чтобы не стоять посреди коридора, а разговаривать на ходу. Потом, задумчиво покосившись на меня, осторожно попытался объяснить. — Когда горячий в такой ярости, с ним бесполезно разговаривать — убьёт и не заметит. Неужели тебе ещё об этом не говорили? — недоверчиво уточнил мужчина.

— Таммили что-то говорила про позы подчинения, — отстранённо проговорила я. Сцена в коридоре и так повергла меня в шок, а невозмутимое отношение к произошедшему со стороны штурмовика окончательно добило, — Но чтобы вот так! И ты так спокойно…

— Лишний раз присесть коленки не переломятся, — философски хмыкнул Рес. — Зато шкура целее будет. А ты-то что застыла? Жить надоело? Я, конечно, понимаю, что ты женщина, и почти горячая кровь, но всё же не стоит испытывать судьбу. Наш капитан удивительно сдержанный для горячего, с ним такие припадки редко случаются, да и, наверное, не убьёт, вовремя с инстинктами справится. Но зачем лишний раз провоцировать? Думаешь, он порадуется, когда очухается, что человека покалечил? — весело фыркнул штурмовик.

— Я никогда к этому не привыкну, — шумно вздохнула я, растирая обеими ладонями лицо.

— К чему? — озадачился Алирес.

— Кхм. Подобное поведение горячих и подобное к ним отношение, — я неопределённо мотнула головой. — Необходимость падать на колени при виде чьего-то плохого настроения кажется мне унизительной. А тебе нет?

— Я тебя понял, — рассмеялся напарник; как мне показалось, с облегчением. — Это действительно было бы унизительно, будь подобное поведение чьей-либо прихотью. А с горячими… понимаешь, они в таком состоянии — не люди. Ты же не будешь требовать от опасного хищника считаться с твоими моральными принципами, верно? Встретившись на узкой тропе с мантикорой и не имея целью драку с ней, любой нормальный человек, будучи более разумным, чем зверь, постарается или максимально быстро покинуть зону видимости и чутья зверя, или упадёт лицом вниз и прикинется мёртвым. А горячий в ярости — это хищник, зверь; да, смертельно опасный, но при этом вполне предсказуемый.