Юлия Жукова - Ученье – свет, а богов тьма

– Ну почему, он ведь сопереживал тебе, когда тебя изгнали. Даже увязался следом, не жил на планете несколько лет…

– Это да, – щурясь, соглашается Азамат, – но, во-первых, ему в любом случае нужно было провести несколько лет вдали от наставника, а работа наемника престижна, да и визитов домой никто не запрещал, во-вторых… Понимаешь, это другое. Он все детство на меня очень сильно полагался, особенно после смерти отца. Он ведь и готовить никогда не умел, и в принципе был неприспособлен к самостоятельной жизни. Естественно, без меня ему сразу стало очень трудно, не к кому пойти за помощью и советом. Поэтому, как мне кажется, сопереживание там играло второстепенную роль, чисто с практической точки зрения ему было намного комфортнее со мной, чем без меня. А тут совсем другая история, он ведь совершенно не нуждается в Айше, но тем не менее печется о ней, как о родной.

– Погоди-погоди, – перебиваю я. – Ты хочешь сказать, что полагаешь, будто единственный человек, который не бросил тебя в беде, сделал это из корыстных соображений?

Азамат возводит очи горе.

– Лиза, ну что ты на меня тему переводишь, я ведь не о том!

– Ну почему, ты как раз о том, – возражаю я. – Ты считаешь, что Алтонгирел неспособен к сопереживанию только потому, что не веришь, будто он сопереживал тебе. Но вот помнишь, когда Эцаган был ранен, Алтонгирел ведь ему сопереживал, правильно?

– Ну ты сравнила! Эцагана-то он любит!

Поскольку мы говорим на муданжском, Азамат использует то самое слово «любить», которое означает «любить как друга или члена семьи». На чем я его и ловлю.

– Хочешь сказать, тебя он не любит?

– Лиза, чего ты цепляешься к словам? Мы с ним друзья, что еще ты ожидаешь услышать?

– Видишь ли, котик. – Я подцепляю его под локоть и присоединяюсь в расхаживании по комнате. – Мне Алтонгирел совершенно не кажется человеком, неспособным к сочувствию. Он с некоторым трудом выстраивает отношения с окружающими людьми, это правда, но я бы не назвала его бесчувственным или расчетливым. А вот за тобой водится не замечать, что твоя жизнь кому-то небезразлична.

– Мне всегда говорили, что скромность – это хорошее качество, – сообщает Азамат куда-то в сторону.

– Скромность предполагает, что ты не выставляешь свою значимость напоказ, а не то, что ты о ней не подозреваешь. Ведь получается, что ты считаешь Алтонгирела хуже, чем он есть.

– Ты его защищаешь? – усмехается Азамат. – От меня? А мне казалось, вы не ладите…

– Я не его защищаю, а тебя пытаюсь понять. С Алтонгирелом мы ладим так себе, хотя последнее время получше, чем раньше, но тем удивительнее для меня, что ты о нем худшего мнения, чем я!

– А я не могу взять в толк, почему тебя так волнует мое отношение к Алтонгирелу. Я заметил, что ваши отношения значительно потеплели, а стоит мне отвернуться, как тут же появляется Ирлик-хон и втягивает вас обоих в какое-нибудь увлекательное приключение! – заканчивает он внезапно эмоционально.

– Вот потому и волнует, – медленно произношу я. – Если уж ты не доверяешь Алтонгирелу, которого знаешь с детства, и считаешь, что он остался твоим другом исключительно потому что ему было так удобнее, то страшно представить, что ты думаешь обо мне.

Азамат устало трет глаза – а ведь еще только утро.

– Лиза, ты знаешь, что я о тебе думаю. Что ты самая лучшая и самая красивая, и что без тебя моя жизнь походила бы на попытку вплавь преодолеть океан Гэй посреди зимы. Неужели ты все еще сомневаешься в моих чувствах?

– Нет, но ты почему-то сомневаешься в моих, – развожу я руками. – Ирлик может составить тебе конкуренцию примерно с тем же успехом, что Хос. Или, скажем, какое-нибудь диковинное растение. Мне, конечно, любопытно, у нас ведь, на Земле, нет богов, но ты же не можешь всерьез полагать, что мне может быть интересен как мужчина некий полугуманоид, который может в любой момент забыть, кто я такая и как его самого зовут!

– Это очень рациональные соображения, – вздыхает Азамат. – К сожалению, интерес рождается обычно от вещей иррациональных. Например, от красоты. Да и статус играет роль…

– Безусловно играет! – подхватываю я. – Именно поэтому у бога – прародителя чудовищ, которого собратья и родная жена так ненавидят, что заперли в подземной пещере на двести лет, гораздо меньше шансов, чем у человека, которого совершенно посторонние люди избрали над собой Императором, тебе так не кажется? Да и не знаю, как ты, а я золотые зубы не считаю особо привлекательными.

– Хорошо, хорошо, не кипятись. – Азамат поднимает руки в пораженческом жесте. – Я знаю, что ты не склонна к иррациональным поступкам. Но согласись, что Ирлик-хон приходит к тебе, ведь именно ты его интересуешь.

Я пожимаю плечами.

– По-моему, он приходит к нам просто потому, что ему одиноко. А интересует его последнее время в основном Кир, потому что он наглый. Конечно, Ирлик, видимо, по природе ловелас, но он уважает и тебя, и мои чувства к тебе и, как мне кажется, оставил идею меня соблазнить.

Азамат качает головой и молчит.

– Коть, ну что я должна сделать, чтобы ты перестал во мне сомневаться, а? – тихо спрашиваю я. – Тебе-то легко, ты мне сказал, что я самая лучшая и самая красивая, и я верю, что ты действительно так думаешь. А если я тебе то же самое пытаюсь сказать, ты меня всерьез не воспринимаешь или вообще начинаешь искать какие-нибудь тайные причины, зачем это я вдруг к тебе подлизываюсь. А теперь еще выясняется, что и лучшего друга ты подозреваешь в том же самом. Может, просто кто-то слишком мнительный, а?

– Ты ничего не должна доказывать, – быстро отвечает Азамат, мягко обнимая меня. – Я ведь ни в чем тебя не обвиняю, я просто нервничаю. Если я хоть немножко задумываюсь, то понимаю, что причин для беспокойства нет. Но иногда я беспокоюсь и без причины и не знаю, что с этим делать. Может, стоит попробовать что-нибудь еще из твоего арсенала постельных игр. Может, я успокоюсь…

– А с Алтонгирелом тоже играть будешь? – усмехаюсь я.

– Лиза! Как ты мо…

– Шучу! Шучу!

Азамат укоризненно на меня смотрит.

– Я подумаю, – наконец говорит он. – Я вроде бы понял, почему тебя смущает моя трактовка его поступков, но я никогда специально не задумывался, как он ко мне относится. Возможно, я и правда рассудил неверно. Ты очень любишь докапываться до самой сути чувств и называть их словами. А у нас и слов-то таких нет, и я вполне уверен, что ни одному муданжцу никогда бы в голову не пришло задуматься, из каких именно соображений мой друг последовал за мной в изгнание – потому что он мне сочувствовал или потому что мое присутствие облегчало его собственную жизнь.

– Национальность тут ни при чем, просто это женский способ мышления, – улыбаюсь я.