Илья Стальнов - ГИЛЬОТИНА ДЛЯ ГОСПИТАЛЬЕРА

В глубинах экранов наползала черная масса неизвестного корабля. «Клен» окутал незнакомца силовым полем и начал сближение. Звякнули присоски – два корабля соприкоснулись и прилипли друг к другу.

– Это аризонский корабль! – воскликнул второй пилот «Клена». – Никаких признаков жизни. Мне кажется, он терпит бедствие.

– Вы сможете войти в контакт с бортовым компом и открыть люк? – осведомился полковник.

– Со стандартным кодом допуска? Попытаюсь, – сказал пилот.

Код допуска – один из наиболее охраняемых секретов любого военного космофлота, но он был похищен московитянской разведкой, о чем аризонцам не было известно. При соприкосновении с кораблем противника он позволял «договориться» с его компом на предмет открытия доступа внутрь. Код допуска предназначался для спасательных операций, когда экипаж корабля выведен из строя.

Потянулись томительные минуты. И наконец люк отполз в сторону, открывая проход в шлюз.

Досмотровая группа из трех человек проникла внутрь.

– Тут творится что-то непонятное. Полный бедлам! – сообщил старший группы лейтенант Самойлов. – Будто Мамай прошел… – в голосе лейтенанта послышались нотки растерянности.

На экране монитора офицеры, находившиеся на АБК, могли разглядеть командный пункт звездолета, освещенного аварийной системой энергопитания. На командном пункте не осталось ни одного целого предмета. Все было перекручено и разбито, как будто какой-то великан бил и крушил все, что только попадалось под руку.

– Где экипаж? – спросил подполковник. Кресло капитана звездолета пустовало.

– Найдем, если он в космос не вышел погулять, – сообщил лейтенант. – Самое интересное, обшивка корабля с внешней стороны нисколько не пострадала. Зато внутри… Сами видели!

– Да, я видел.

Лейтенант нагнулся над компом. Тот был сильно поврежден, но уцелел и работал в режиме ожидания.

– Информации об экипаже нет, – сообщил лейтенант. – О том, что здесь произошло, – тоже. Коридор разгерметизирован. Так… Вот леший!

На экране появилось изображение крохотного коридорчика. Там лежали три тела. Без скафандров, так что сомнений в том, в каком состоянии они находятся, не было.

– Это же катафалк, а не корабль! – воскликнул сержант из группы.

– Придержите свое мнение при себе! – отрезал подполковник. – Осмотрите каюты.

– Видеокамеры там не работают.

– Осмотрите так. И будьте осторожны! Выставив перед собой разрядники, прикрывая друг друга, члены досмотровой группы пробежали по каютам.

– Стоять! Не двигаться! Стреляю! – крикнул лейтенант. Послышались звуки борьбы. Камеры на шлемах скафов выхватывали беспорядочные картины. Можно было понять, что бойцы пытаются повалить на пол человека.

Им это удалось.

– Здоров, черт! – воскликнул лейтенант.

На экране возникло изображение распластанного, со сцепленными эластооковами руками и ногами человека в комбинезоне с нашивками майора. Судя по знакам отличия, это был капитан корабля. Глаза его были безумны…

Черный шаман больше не преподносил никаких сюрпризов. Он вновь висел черной тушей в силовых полях и не реагировал ни на какие внешние раздражители, хотя все приборы показывали, что его организм функционирует нормально. О том кошмаре, который был недавно, напоминала только приготовленная для утилизации изничтоженная дорогая аппаратура.

Несколько дней блок с пленником держали под пятипроцентным полем нейтрализации. Но такие чудовищные энергозатраты не могли продолжаться долго, и, скрепя сердце, Док Сэм отдал приказ снять энергозащиту. Чуткие приборы, ловившие каждое движение Черного шамана, каждый толчок его крови, готовы были при малейшей опасности активизировать защиту вновь.

В тот вечер Утконос вновь заступил на дежурство. В последнее время у него было неприятное чувство. Раньше работа не вызывала у него никаких особенных эмоций, он давно разучился реагировать на чудеса и привык относиться ко всему равнодушно, но теперь каждое дежурство вызывало у него тошнотворный приступ страха. Он не мог забыть зрелища корежащейся аппаратуры в восьмом боксе. Не мог забыть того выплеска темных, загадочных сил, который произошел тогда.

И еще – ему казалось, что его сознания касаются щупальца осьминога. Какие то холодные, склизкие нити будто опутывали его.

Подобные ощущения возникали у него не первый раз. Он списывал на переутомление и ежедневное общение с сумасшедшими пациентами и с сумасшедшим руководителем Доком Сэмом.

Но в новое дежурство он вдруг осознал, что страхи куда-то пропали. И что на душе стало легко и весело. Он даже подумал, что его работа и жизнь не так плохи. Вместо того, чтобы забываться в угаре нейростимуляторов и новейших наркотиков и жить ради того, чтобы служить его величеству КАЙФУ, он занят важным интересным делом. Он – научник, а не какой-то поганый плоскун с городского дна или бездельник, проживающий бесполезную жизнь, стареющий и умирающий, оставив после себя несколько сопливых, тупых, обреченных на нейростимы и социальные вспомоществования детей. Отец у Утконоса был мелким бандитом-плоскуном. Дед был законченным наркоманом. Мать не вылезала с арен сенсорнаведения и садомазохистских комплексов. А он стал паучником.

Доктор насвистывал привязавшийся новый рекламный наркомотив, который убеждал людей в необходимости приобретения новых волновых эректоров. Песенка была еще более привязчивая, чем ария из рекламной оперы эротических духов-возбудителей «Лесбийские сны». Он вдруг приосанился, с гордостью осознав, каким важным делом занят. Он наблюдает за безопасностью спецотделения клиники Форбса, от него зависит здоровье и жизнь десятков пациентов. Как же он гордится этим! Если бы еще вчера трусливому цинику и мизантропу Утконосу сказали, что его посетят подобные мысли, он бы расхохотался. Такой стиль был явно не его. Но сейчас подобные мысли стали для него естественны. Они поднимались из глубин его существа и приятно ласкали сознание.

Он смотрел на Черного шамана, висящего над полом. Его Преосвященство Обезьяна! Не так уж он и плох. Это же чудо природы. Уникальное творение, если все, что про него говорят, правда.

Утконосу вдруг захотелось познакомиться с ним поближе. Он жалел, что не встретил это чудо, не смог изучать его, когда тот был в полноте сил. Но ведь еще не поздно.

– Потрясно! – прошептал он, чувствуя, как по его щеке катится слеза умиления.

Утконос готов был сказать больше – он любит Черного шамана! Он сочувствует ему! Ох, как жалко держать такого человека в том поганом боксе, где на него в любой момент могут обрушиться удары полей нейтрализации. Где он не может раскрыть миру свою истинную великую суть.