Пётр Моршанцев - Эхо вторжения

По мрачной иронии судьбы, Василий Дымогарев, в прошлом блестящий офицер военного флота, в свои тридцать два года оказался по старинному русскому присловью «один, как перст». Когда-то, после окончания военно-морского училища, будучи молоденьким лейтенантом, он ослепил блеском своих золотых погон девушку Элеонору, золотоволосую красавицу с ясными голубыми глазами. Она в то время училась на последнем курсе своего медицинского техникума. И так как специальность ее вполне годилась для военной службы, (в любом гарнизоне или морской базе для нее всегда бы нашлась работа), Василий, не откладывая на потом то, что можно сделать сегодня, в срочном порядке сделал ей предложение руки с сердца. Он знал, что любой молодой офицер, сразу же не обзаведясь супругой, в силу специфики трудной офицерской службы рисковал остаться бобылем на всю оставшуюся жизнь. Потому он и спешил, а специальность будущей супруги, как бы, являлась залогом стабильности их дальнейшей жизни, омрачить которую вроде бы было и нечему. Наверное, Элеонора придерживалась того же мнения и ответила согласием.

Назначение лейтенант получил в Севастополь и отправился туда для дальнейшего прохождения службы. Поначалу у них все вроде было в порядке. Оба молодые, красивые, испытывающие друг к другу живейшее влечение, они почти безоблачно прожили целых четыре года. Но вот любви, такой, о которой повествуется в романах о «декабристах» в особенности, у них не было. Не получалось что-то, то ли в результате скоропалительного знакомства, диктуемого необходимостью обретения семейных уз, то ли еще по какой другой причине, обоюдной любви у них не зародилось. Но Василий, сам поначалу влюбившийся без памяти, даже не мог предположить, что Элеонора может и не испытывать к нему взаимности. Потому он и не заметил за нею некоторые странности, которые проявились, конечно, не сразу. А проявились они тогда, когда по причине независимости характера Дымогарева, ему на два года задержали очередное звание, отчего его карьерный рост сразу же замедлился. Вот тогда он впервые ощутил охлаждение к нему со стороны, вроде бы верной, супруги. «Неужто она мечтала, что я выбьюсь в адмиралы?» — С иронией думал он, ибо, как раз карьеристом никогда не был.

Но ирония иронией, а в дальнейшем его догадка, вроде как он считал и несерьезная, подтвердилась в полной мере. Прибыв однажды из очередного учебно-боевого похода, в квартире он Элеонору не застал. Она от него сбежала по-английски, без предупреждения. Только месяц спустя он получил письменный запрос на расторжение брака из Ленинграда, Питера, как его между собой называли мореманы. Запрос был написан официальным протокольным языком, не несущим в себе малейшего проявления чувств. Дымогарев противиться не стал и, благо детьми они обзавестись как-то не успели, развод осуществился быстро и без волокиты.

И только после этого он узнал, что красавица Элеонора, уже года три «наставляла ему рога», стараясь находить себе любовников среди тех, кто носил на плечах погоны с двумя «просветами». Рога у него оказались ветвистее, чем у марала и грозили по своей ветвистости перейти в северного оленя. Но на его счастье какому-то кавторангу Элеонора до того пришлась по сердцу, а может и еще по какому другому «таланту», в котором она неплохо знала толк. Но как бы там, ни было, кавторанг увез ее с собой к новому месту своей службы.

Дымогарев, совсем не ожидавший такого вот конца своей семейной жизни, потому как понял, что по-своему он все же любил свою Элеонору, хотя до конца и не хотел в этом сам себе признаваться. И потому он в первое время после развода, стал частенько «принимать в трюмы балласт», как выражался один боцман на их десантном транспорте, да так, что его при движении временами здорово «шторми-ло». Это обстоятельство не прошло незамеченным соответствующими службами, ведающими надзором за моральным состоянием личного состава. И, в силу этих обстоятельств, быстрый карьерный рост ему в дальнейшем не грозил. И это, с одной стороны, было странным, ибо, как раз на службе «закладывать себе за воротник» он не позволял, тем более в походах и боевых рейдах. По подготовке и инициативе в боевой обстановке его батальону, в пределах дислоцированных на базе подразделений морской пехоты, вообще равных не было. И замполит ему попался старший лейтенант Хомич, хотя и украинец по национальности, но вполне нормальный парнишка, с которым он, не смотря на идейные заморочки, нашел вполне приемлемый общий язык. Но это на его батальонном уровне, а вот на более высоком уровне ситуация была иная. Дымогарев и раньше замечал, что среди замполитов и особистов почему-то много именно украинцев. Вообще-то Василий народ этот уважал и за гостеприимство и за открытый, родственный безо всяких сомнений, русским, характер, потому что считал, что сволочей в любом народе хватает, и их, естественно, мизерное количество. Другой вопрос, что этот самый маленький процент почему-то поголовно попадал именно в эти специфические структуры и там получал не останавливаемое никем развитие. Так что, раз уж он «замочил» свою репутацию в глазах начальства, а именно замполитов и партийных секретарей, «высушить» ее можно было и не пытаться. Да и кто позволит, чтобы во главе самого боевого подразделения стоял не совсем идеологически «подкованный» командир. Потому его безнадежно ждал вполне закономерный конец. «В нашем государстве, если тебя хотя бы раз, обгадят, даже, как правило, не совсем заслуженно, то уже на всю катушку. И выбраться после из этой кучи фекалий наверх уже весьма проблематично!» — Это Дымогарев усвоил еще на ранних этапах своей службы, и не раз об этом думал.

А вот со стороны женского пола он неожиданно оказался весьма привлекательным объектом. Потерпев предательство от златовласой красавицы, он теперь отдавал предпочтение черненьким, восточного типа девицам с раскосыми глазами. Но, как говориться «обжегшись на молоке — дуют на воду», то семейными узами он обременять себя не собирался.

Так что, когда после вынужденной отставки капитан-лейтенант Дымогарев вернулся в родной город, у него, как и в молодости, не было «ни кола, ни двора», если не считать маленькой однокомнатной квартиры, в которой он некоторое время проживал с совсем уже старенькой матерью, отчаявшейся ждать от него внуков. А год назад бог прибрал и ее. Так что в настоящее время Дымогарев оставался совершенно один, работа у него была «не бей лежачего» — преподавателем по военной подготовке в школе. А так как занятия в силу происшедших событий, там так и не начались, Василий мог отдыхать столько, сколько захочет, пока ребята в фуражках с васильковыми околышами не нанесут ему свой визит.