Герберт Фрэнк - Все хроники Дюны (авторский сборник)

— Нет новых планет? Чужих…

— О, мы растем, но не делимся.

— Потому что это ты держишь нас вместе!

— Я не знаю, сможешь ли ты понять меня, Дункан, но если существует граница, любой вид границы, то что лежит позади, не может быть более важным, чем то, что лежит впереди.

— Ты — прошлое!

— Нет, прошлое — это Монео. Он быстро воздвиг аристократические барьеры вдоль всех границ. Ты должен понять силу этих барьеров. Они не только закрывают планеты и отделяют страны друг от друга, они ограничивают и запирают идеи. Они подавляют изменения.

— Это ты подавляешь изменения!

Он не уступает. Придется повторить попытку.

— Самый верный признак существования аристократии — это открытие барьеров, сдерживающих изменения, железные, каменные, стальные и иные занавесы, которые исключают появление нового, отличного от привычного.

Ц Я знаю, что где-то должна быть граница, ты просто ее прячешь.

— Я ничего не прячу. Я сам хочу границы! Я хочу удивиться!

Они всегда подходят к самому краю, но потом останавливаются и отказываются войти.

Словно повинуясь этому предсказанию, мысли Айдахо вдруг потекли по иному руслу.

— Действительно ли Танцующие Лицом выступали на вашей помолвке?

Лето ощутил вспышку гнева, но при этом испытал и странную радость, потому что гнев — это тоже эмоция. Он хотел было накричать на Дункана, но разве это могло помочь делу?

— Да, Танцующие Лицом выступали, — сказал он.

— Зачем?

— Я хотел, чтобы все разделили мое счастье.

Айдахо посмотрел на него так, словно только что обнаружил в своем стакане отвратительное насекомое. Он заговорил ровным бесцветным голосом:

— Это самое циничное из того, что я слышал из уст Атрейдесов.

— Но это тоже говорит Атрейдес.

— Вы намеренно хотите сбить меня с толку! Вы уклоняетесь от ответов на мои вопросы!

Опять за свое! — подумал Лето и заговорил:

— Танцующие Лицом из Бене Тлейлакс — это колониальные организмы, индивидуально они — мулы, но выбор свой они делают осознанно.

Лето замолчал, думая: Я должен проявить терпение. Они должны сами делать свои открытия. Если я скажу это сам, они мне не поверят. Думай, Дункан, думай!

Айдахо долго молчал.

— Я дал вам свою клятву. Для меня это очень важно. Я не знаю, зачем и по какой причине вы делаете то или другое. Я могу только сказать, что мне не нравится то, что происходит. Все! Я сказал.

— Ты только для этого приехал из Цитадели?

— Да!

— Ты сейчас вернешься в Цитадель?

— Какие границы находятся там?

— Очень хорошо, Дункан! Твой гнев умнее твоего рассудка. Хви отправится в Цитадель сегодня вечером, завтра утром я присоединюсь к ней.

— Я хотел бы лучше ее узнать, — сказал Дункан.

— Если ты будешь избегать общения с ней, — сказал Лето, — то приказ Хви — не для тебя.

— Я всегда знал, что на свете бывают ведьмы. Твоя бабушка была одной из них.

Айдахо сделал четкий поворот кругом и вышел, не спросив разрешения и не попрощавшись.

Он ведет себя как мальчишка, подумал Лето, глядя в напряженную спину Айдахо. Самый старый житель нашей планеты и самый юный в одной плоти.

Лето обратился к Монео ледяным тоном:

— Дункан вышел из повиновения.

Шел третий день после возвращения Лето из Города Празднеств Онна, а разговор происходил в просторном помещении наверху сложенной из золотистого камня южной башни Цитадели. Сквозь открытый портал был виден знойный полуденный ландшафт Сарьира. Слышался низкий вой ветра. Вместе с ветром летели пыль и песок. заставлявшие Монео морщиться. Лето старался не обращать внимание на эти пустяки. Он смотрел на Сарьир. Жаркое марево шевелилось в восходящих потоках, и воздух казался живым. Вдали медленно двигались дюны. Их подвижность была видна только Лето — только он один мог видеть, как меняется ландшафт.

Монео был буквально пропитан едким запахом собственного страха и прекрасно знал, что этот запах невозможно скрыть от сверхъестественного обоняния Лето. В приготовлениях к свадьбе, в смятении среди Говорящих Рыб — во всем прослеживалось нечто парадоксальное. Монео вспомнил слова, сказанные Богом-Императором в первые дни после их первой встречи.

«Парадокс — это признак того, что надо постараться рассмотреть, что за ним кроется. Если парадокс доставляет тебе беспокойство, то это значит, что ты стремишься к абсолюту. Релятивисты рассматривают парадокс просто как интересную, возможно, забавную, иногда страшную, мысль, но мысль весьма поучительную».

— Ты не ответил, — проговорил Лето. Он отвернулся от окна и внимательно посмотрел на Монео.

Мажордом смог лишь недоуменно пожать плечами. Как близок Червь? Это было единственное, что интересовало Монео. Он уже не в первый раз замечал, что возвращение в Цитадель всегда пробуждало в Лето Червя. Не было никаких верных признаков этого ужасного сдвига, но Монео всегда чувствовал его приближение. Может ли Червь прийти без предупреждения?

— Ускорь приготовления к свадьбе, — сказал Лето. — Пусть она состоится как можно быстрее.

— До испытания Сионы?

Лето мгновение помолчал.

— Нет. Что ты собираешься делать с Дунканом?

— Что вы хотите, чтобы я сделал, господин?

— Я говорил ему, чтобы он не встречался с Нори, избегал ее. Я сказал ему, что это приказ.

— Он симпатизирует ей, господин, и ничего более.

— Но почему она симпатизирует ему?

— Он гхола. У него нет связи с нашим временем, нет корней.

— У него такие же глубокие корни, как и у меня.

— Но он не знает этого, господин.

— Ты споришь со мной, Монео?

Монео отступил на полшага, прекрасно сознавая, что это не избавляет его от опасности.