Герберт Фрэнк - Все хроники Дюны (авторский сборник)

— Боль в животе превращала мою жизнь в пытку, я ничем не мог облегчить эту боль, — сказал он. — Я начинал бегать по дюнам, бегать, словно безумный.

— Вы… бегали?

— В то время мои ноги были непропорционально длинными и двигался я очень легко. Но голодная боль никогда не оставляла меня. Мне кажется, что это была боль по утраченной человечности.

Он заметил, что в ней, преодолевая внутреннее сопротивление, начинает просыпаться симпатия и сочувствие к нему.

— У вас… до сих пор бывают эти боли?

— Теперь это просто небольшое жжение. Это один из признаков финального метаморфоза. Через несколько сотен лет я навсегда погружусь в песок.

Он заметил, как сжались ее кулаки.

— Зачем? — спросила она. — Зачем вы это сделали?

— Это не такое уж плохое изменение. Сегодня, например, я получил большое удовольствие. Мне очень сладко.

— Есть и такие изменения, которых мы не видим, — сказала она и разжала кулаки. — Я знаю, что они должны быть.

— У меня очень обострились зрение и слух, но осязание притупилось. Чувствительность сохранилась только на лице. Остальное тело не чувствует прикосновений, как прежде, и мне очень недостает этих ощущений.

Ой снова заметил, что в Сионе против ее воли просыпается симпатия, движение к сочувственному пониманию. Она хотела знать!

— Когда живешь так долго, — сказала она, — то как ощущается движение времени? Движется ли оно быстрее по прошествии лет?

— Странное дело, Сиона. Иногда оно несется бешеным аллюром, а иногда ползет, как улитка.

Разговаривая, Лето незаметно приглушал свет ламп, пока наконец совсем не выключил освещение. Теперь помещение заливал только свет луны. Одновременно Лето незаметно, сантиметр за сантиметром, приближался к Сионе. Наконец его тележка показалась на балконе, а лицо в двух метрах от лица девушки.

— Отец говорит мне, — сказала она, — что чем старше вы становитесь, тем медленнее течет ваше время. Это вы говорили ему об этом?

Проверяет маю правдивость. Значит, она не Вещающая Истину.

— Все на свете относительно, но в сравнении с человеческим восприятием времени это верно.

— Почему это так?

— Это связано с тем, кем мне предстоит стать. В конце время для меня остановится, и я стану замороженным, как жемчужина в куске льда. Мое новое тело рассыплется на часто, и каждая часть будет содержать в себе такую жемчужину.

Она отвернулась и заговорила, глядя на Пустыню:

— Когда я разговариваю с вами здесь, в темноте, то почти забываю, кто вы.

— Именно поэтому я и выбрал для беседы этот час.

— Но почему здесь?

— Потому что это последнее место, где я чувствую себя дома, Сиона обернулась и оперлась спиной о перила.

— Я хочу видеть вас.

Лечо включил свет на полную мощность и одновременно запечатал балкон за единой Сионы. Она насторожило… но потом подумала, что это предосторожность от возможного нападения. Однако это было не так. Ограждение защищало Лето от вторжения влажных ночных насекомых.

Сиона во все глаза уставилась на Лето, скользнув взглядом вдоль его тела, задержавшись на обрубках, которые когда-то были его ногами, потом на руках и, наконец, на лице.

— Вы поддерживаете истории о том, что все Атрейдесы произошли от вас и вашей сестры Ганимы, но Устное Предание говорит по-иному.

— Устное Предание говорит правду. Вашим предком был Харк аль-Ада. Мы с Гани были женаты только по видимости. Это было сделано для консолидации власти.

— Так же, как и с этой иксианской женщиной?

— Это совсем другое дело.

— У вас будут дети?

— Я никогда не был способен иметь детей. Я выбрал метаморфоз до того, как стал обладать этой способностью.

— Вы были ребенком, а потом, — она указала рукой на его тело, — сразу стали этим?

— Да, промежуточной стадии не было.

— Но каким образом ребенок смог сделать такой выбор?

— Я был самым старым ребенком, какого только знала история. Другим таким ребенком была Гани.

— Это история о вашей предковой памяти?

— Это правдивая история. Мы все здесь. Разве Устное Предание не подтверждает этого?

Ома снова повернулась к Лето спиной. Он был очарован этим чисто человеческим жестом. Отвержение вкупе с уязвимостью. Потом она резко обернулась и внимательно вгляделась в лицо, спрятанное в кожистой складке.

— Вы похожи на Атрейдеса, — сказала она.

— Я так же честен, как и ты.

— Вы так стары, но на вашем лице нет ни одной морщины. Почему?

— Ни одна человеческая часть моего тела не стареет с Нормальной скоростью.

— Именно поэтому вы и сделали такой выбор?

— Чтобы наслаждаться долгой жизнью? Нет.

— Я не понимаю, как можно было это сделать, — пробормотала она. Потом громче: — Никогда не знать любви…

— Ты разыгрываешь из себя дуру! — сказал он. — Ты имеешь в виду не любовь, а секс.

Она пожала плечами.

— Ты думаешь, что больше всего на свете мне жаль, что я пожертвовал сексом? Нет, самая большая моя потеря заключается совсем в другом.

— В чем? — она спросила это неохотно, боясь выдать, насколько глубоко он ее тронул.

— Я не могу появляться на людях без того, что на меня обращают внимание. Я перестал быть одним из вас. Я одинок. Любовь? Многие люди любят меня, но моя внешность и форма разделяют нас. Мы разлучены, Сиона, и ни один человек не может перекинуть мост через эту пропасть.

— Даже ваша иксианская женщина?

— Она бы перекинула, если бы смогла, но она не сможет. Она не Атрейдес.

— Вы имеете в виду, что я бы… смогла? — она ткнула себя пальцем в грудь.

— Если бы можно было найти достаточное количество песчаных форелей, но они все на мне. Однако, если бы я умер…

Она в ужасе затрясла головой.

— Устное Предание очень точно об этом рассказывает, — продолжал Лето, — а мы не станем забывать, что ты веришь Устному Преданию.

Она продолжала безмолвно качать головой из стороны в сторону.

— В этом нет ничего таинственного, — говорил между тем Лето. — Первые моменты трансформации — самые критические. Сознание должно одновременно выплеснуться наружу и войти внутрь, соединившись с бесконечностью. Для того чтобы это сделать, я могу дать тебе достаточное количество меланжи. Приняв это количество Пряности, ты сможешь пережить первые, самые ужасные моменты… да и остальные тоже.

Глядя ему в глаза, она содрогнулась всем телом.

— Ты же понимаешь, что я говорю тебе правду.

Она кивнула и, продолжая дрожать, с трудом перевела дух.

— Зачем вы это сделали?

— Альтернатива была бы куда более ужасной.

— Какая альтернатива?

— Со временем ты поймешь. Монео понял.

— Этот ваш проклятый Золотой Путь!

— Он не проклятый, он священный.

— Вы думаете, что я дура, которая не может…