Марк Романов - Суд Проклятых

— Знаешь, как красиво горят корабли в безвоздушном пространстве? — глухо спросил Марк у Реверса. — Как в полной тишине вакуума космоса, где нет воздуха, чтобы слышать звук, бесшумно вспыхивают хрупкие хранилища кислорода и жизни на борту огромного неповоротливого линкора или крейсера? А потом корабль разваливается на части, и они начинают своё бесконечное блуждание по вечному хаосу галактики, дрейфуя прочь, покачиваясь по инерции. А среди обломков и мусора видны замороженные искалеченные тела команды.

— Нет, — спокойно отозвался Реверс, — я не знаю этого, да и вряд ли узнаю.

Романов почувствовал в словах капитана плохо скрываемую горечь и обиду. В следующий момент Реверс примостился рядом с Марком, тяжело дыша и едва слышно шевеля ногами в высоких ботинках с оплавленными подошвами.

— В интересное место мы с тобой попали после той воронки, да? — хмыкнув, спросил капитан. — Пожары на улицах, правда, подпортили мне обувь, — он шевельнулся, неодобрительно скривившись, — зато, если бы не та макака с бутылкой зажигательной смеси, мы до сих пор бы спокойно ехали на берге. На самом деле, сэр Хер, скажу тебе честно: я надеялся, что моя команда достанет меня даже с того, то есть, с этого света. Но меня вытащил ты. И вот вопрос: нахрена?

— Потому что не мог оставить, — просто ответил Марк. — А почему ты думал, что тебя отсюда достанут? Я даже не совсем помню, где мы, кто и зачем.

— Знаешь, — Реверс тяжело вздохнул, — я никогда не строил иллюзий по поводу того, кто я есть. Я спокойно могу достать потроха любого, кто мне насолил, и бросить их летучим рысям, но вот в команде своей я уверен. Да, была у меня команда, — с тоской в голосе протянул он, — только мне мозги заморозили, как и тебе, и вот сидим мы тут в иллюзорной реальности. Два мудака, не верящих в иллюзии. Вот и надеялся, что и отсюда вытащат до того, как мой мозг окончательно в кашу превратится. Я же помню и суд, и приговор, и наказание за пиратство, отягчённое парочкой убийств. Но я-то ладно, мне недолго осталось. А вот ты тут что делать будешь? У тебя кто есть, чтобы вытащить отсюда? Неужели, так и будешь ждать, пока каша в черепе устаканится?

Марк промолчал. Он до сих пор так и не понял, ни как попал в горящий город, рухнув на берге капитана прямо на центральную улицу, ни как сумел вывести Реверса и его корабль, ни что вообще происходит вокруг.

— Вот так я и живу, от удачи до пропасти, — неожиданно философски закончил капитан. Романов почуял неладное, приподнялся и всмотрелся в лицо собеседника. Тёмная одежда Реверса казалась ещё более тёмной на фоне светлых песков пустыни.

— Ну да, — пожал плечами капитан, словно прочёл мысли Марка, — я умираю. Иначе с чего бы меня потянуло на философию? Ты сделал всё, что мог, сэр Хер, просто я поставил не на тот цвет. Всегда выбирал чёрное, а выпало, вот, красное…

Романов провёл ладонью по груди капитана и тут же почувствовал липкую горячую жидкость под пальцами. Яркая вспышка на небе прямо над головами высветила красные следы на ладони бывшего полковника.

— Выиграло красное, делайте ваши ставки, дамы и господа, — с кривой усмешкой произнёс Реверс, бросив усталый взгляд на руку Романова, который так и смотрел на свои пальцы в тупом изумлении. — Извини, сэр Хер, так вышло.

— Меня Марком зовут. Марк Александрович Романов, — глухим голосом представился бывший полковник. Романов с трудом подавил желание скрипнуть зубами. Все, кто оказывался рядом с ним, гибли. Маттершанц, его люди в прошлой жизни, теперь, вот, и капитан Александр… Он чувствовал себя каким-то проклятым. По сути, так оно и было, если услужливая память не лгала ему о наказании Светлых, но не добрых. Он помнил всё, приходил в последний час и никогда не мог ничего изменить.

— Ну, меня ты уже знаешь, — в ответ произнёс капитан, протягивая руку. Марк не задумываясь пожал широкую ладонь капитана, выпачкав её его же кровью.

— Ну и что теперь? — глупо спросил Марк, снова вглядываясь в небесные картины далёкого боя.

— Будем смотреть дальше, — пожал плечами Реверс. — Разве у нас, проклятых, есть выбор? — словно прочитал его мысли Александр.

«Выбор есть всегда, — вспомнились Марку чьи-то слова, — просто ты сделал его неправильно».

— Сделай что-нибудь! — низенький подручный Дока буквально подпрыгнул на месте, едва не свалив Ханну с ног. — Он же умирает в этой твоей иллюзорной реальности!

Судья Шойц смотрела на проекционный визор, на котором отображались фрагменты прокручиваемой в сознании заключённого программы, подобранной специально для него, с учётом психических и психологических особенностей, возможных травм, страхов и слабых мест.

— Посторонний человек не может входить в программу, — сдавленно выдала Ханна, продолжая всматриваться в лицо Романова на экране визора. — Этого просто не может быть. Система выстраивает опорные точки для сознания, исходя из накопленных воспоминаний, знакомств осуждённого и его привязанностей, как и антипатий.

— Шут, Рысь, найдите среди этих ледышек этого сюрприза, — распорядился глава отряда. — Если он сидит в башке нашего капитана, значит, он должен был туда попасть через программу перевоспитания.

Подручных Дока словно ветром сдуло.

Марк очнулся от нестерпимого яркого света, от которого по вискам и за уши тут же покатились крупные слёзы, а глаза защипало, словно в них плеснули мыльным раствором.

Звуки вернулись нестерпимой мешаниной из высоких и низких частот, громкость то и дело прыгала от максимума до минимума, изредка погружая Романова в неестественную тишину.

Свет постепенно начал меркнуть, и полковник уже мог кое-как разглядеть склонившегося над ним человека.

Он бы точно пробил головой купол прозрачной капсулы, в которой находился, если бы мог достаточно быстро двигаться. Если бы он вообще мог двигаться, а не просто беспомощно валяться на тёплой подстилке в коконе из стеклопластика. Сквозь тонкую, но непробиваемую преграду капсулы на него смотрело то самое существо, что привиделось ему в кошмаре.

Романов сделал неимоверное усилие и моргнул. Видение пропало, оставив только смутный след невнятных воспоминаний о чём-то важном… о чём-то цветном и…

В этот момент пришла боль. Судорога прокатилась по всему телу, заставив выгнуться и заскрести пальцами по гладкому корпусу капсулы. Раздался ненавистный писк приборов, свет начал мигать, звуки и шумы смешались с этим писком, а кто-то в тёмной форме быстро засуетился рядом.

Романов изо всех сил пытался удержать в памяти хоть что-то из того, что привиделось ему недавно, но мысли и образы утекали из памяти, как песок сквозь пальцы, или как душа сквозь тонкую воронку в голодную бездну.

И голос ещё живого Маттершанца, отдаляясь и затихая, всё шептал ему и шептал: