Геннадий Прашкевич - Великий Краббен (сборник)

И случилось. Не могло не случиться.

Накинув на плечи шелковый халат с японскими желтыми драконами, Роберт Иванович присел выкурить короткую голландскую трубку на крошечной скамеечке, поставленной возле титана, а в уютной спаленке, напевая народную песенку («Ой, вы гуси…»), разбирала постель альбиноска Клава. Она была без халатика, с веснушками на упругой груди (это многие знали) и всегда очень бледная. Как в гидропонике – всегда не хватало в ней чего-то.

И случилось то, что случилось.

Перегревшийся титан рванул как бомба.

Воздушной волной Роберта Ивановича выбросило в прихожую, сорвало с него японский халат с желтыми драконами. Неожиданно и грубо обнаженный экономист стал смеяться, потому что ждал совсем другого. А потом он стал смеяться уже серьезно, потому что прямо на его глазах металлический титан, непристойно раскачиваясь, смердя, пуская газы, сорвался с фундамента и на газовой струе, как инопланетный космический корабль, ввалился в уютную спаленку. Там он рванул еще раз, испустил еще больше мерзких газов и завалился в разобранную альбиноской постель. Даже альбиноска покрылась копотью. Даже беленькие зубки у нее закоптились. И упругие груди с веснушками закоптились, и все такое прочее. А Роберт Иванович смеялся и смеялся, пока не прибыла скорая помощь, вызванная соседями. Тогда только накинули на Роберта Ивановича халат – теперь уже с нестандартными рукавами.

Каникулы мои были нарушены.

К счастью, прилетели мои коллеги ненадолго.

Они вовремя дознались до ужасных тайных планов зама директора по хозчасти – отправить большую часть научных сотрудников вместо поля на силос. «Даже Кармазьян бьет тревогу, – сообщил Серега. – Ссылается на свои экспериментальные работы с корейским огурцом. Я ему советовал отправить своих лаборанток с нами, но он не решился: а вдруг вы зазимуете? Я ему говорю, да вы же знаете, японских презервативов на отливе хватит на всю зиму. А он сердится. Не понимает. На сердце у него тяжело. Так что поживем у тебя пару дней. Как подойдет судно, уйдем на Симушир».

Юлик Тасеев кивал, подтверждая слова Сереги.

Юлик никогда никому не причинял беспокойства.

Он, как баклан, сразу заглотил три ковша местного кваса и отправился на геологическую экскурсию. «На сольфатарное поле, – несколько нетвердо заявил он. И пообещал: – Скоро вернусь».

И исчез. И мы забыли о Юлике.

Забыли потому, что пораженный обилием красной икры, светлого воздуха, морских гребешков, крабов, побегов молодого бамбука и все того же крепкого местного кваса, тайно вырабатываемого тетей Лизой в одном из пустых бараков, Серега Гусев потребовал настоящего товарищеского ужина. Веня Жданов и строгий московский петрограф С. В. Разин коллегу поддержали, а бывший экономист хоть и насторожился, но перечить не смел. Он был надолго отлучен от институтских финансов, от привычного мира, он был оторван от знакомой почвы, как маленький подсохший дичок, и даже его прелестная альбиноска спала вдали от него…

Закусывая икрой, Гусев успокаивал экономиста.

«Один ботаник, – успокаивал он Жука, – один жил на острове семь лет. К северу отсюда. Туда теплоходы не ходят и рыбаки не заглядывают. Забыли ботаника, вот он и зимовал. Ну, диковать стал. За семь лет дома у него у жены появилось три девочки и один мальчик. А спасла ботаника найденная на пляже кадушка. В ней он солил разных мелких местных зверьков, тем и питался».

Какие это были зверьки, Гусев не уточнил, но Роберта Ивановича вырвало.

История Вени Жданова тоже была связана с кадушкой.

Якобы один его товарищ тоже случайно застрял на острове.

И тоже якобы случайно нашел на пляже простую деревянную кадушку.

И заварил он добротный квас и долгими зимними вечерами внимательно прислушивался к нежной возне и добродушному бухтению в кадушке, спрятанной под нарами. От нечего делать он даже разговаривал с кадушкой, выдавая и тут же оспаривая различные геологические теории. Но однажды, когда над островом ревела метель и темный океан был взволнован до самого Сан-Франциско, Вениного товарища разбудило какое-то совсем уж чрезмерное бухтение. Он сел на нарах и свесил босые ноги. «Вишь, как шумит! – одобрил. – Стихия!» И благожелательно сам себе посоветовал: «Ты ноги-то подбери или обуйся». А кадушка продолжала бухтеть. В недрах ее совершалась какая-то титаническая борьба. «Как я могу обуться, – сам себе благожелательно заметил Венин товарищ. – Как я могу обуться, если не пойму, сколько у меня ног?» В светлой ночной рубашке (Веня не стал объяснять, откуда у дикующего взялась светлая ночная рубашка) он постоял рядом с кадушкой. Внутри нее невидимые глазу микроскопические существа боролись за то, чтобы царь природы мог вовремя поднимать жизненный тонус. Но, к сожалению, кадушечка рассчитана была скорее на засолку мелких местных зверьков (в этом месте Жука опять вырвало), потому и слетели с нее обручи. Под самый потолок взметнулся пенный фонтан, и задубевшей доской геологу так врезало между ног, что это и хорошо, что за время его отсутствия родились у него дома дети.

Даже сдержанный петрограф С. В. Разин пытался утешить бывшего экономиста.

«Главное не оглядываться?» – твердо заявлял он.

К концу второго дня напомнил о себе Юлик.

Привез его Колюня. На катафалке. «С соблюдением всех ритуальных действий».

Последняя деталь особенно потрясла Роберта Ивановича. Как и неслыханное зловоние, каким разило от Юлика. «Он чем-то заболел?» – быстро и тревожно спрашивал бывший экономист, подозревая в лучшем случае холеру, но Колюня, расчесывая пальцами бакенбарды, знающе заявил: «Да нет, он здоров». Ну, а что касается запаха… Ну, так это Юлик валялся на отливе, а там опять… Ну, как объяснить, там опять… «Чувствуете?» – помахал Колюня газетой над Юликом, и Жука в третий раз вырвало.

Оказывается, вместо сольфатарного поля Юлик каким-то образом попал на отлив.

– А на отлив нынче кто ходит? – охотно объяснил нам Колюня. – Дураки ходят, да погранцы, да, может, еще Серп Иванович. От него самого всех акул тошнит.

И объяснил, что на смердящего Юлика наткнулись случайные бабы.

Эти местные бабы собирали морских гребешков, вот и наткнулись случайно.

Заткнув носы ватой, на старой плащ-палатке вынесли сердобольные бабы неизвестного им человека к поселку и перед каждым домом стали спрашивать: а это не ваш человек? Никто не признался. Да если бы и свой был, кому он нужен такой вонючий?

К счастью, баб встретил Колюня.

«Ты же говорил, что рабочего ищешь», – сказал он мне.

И потребовал приобрести еще один комплект автобусных билетов, – как бы благотворительный взнос на местную культуру. Пришлось на Колюню цыкнуть, а Юлика мы часа три отмывали холодной водой из артезианской скважины. Двадцать семь ведер, не так уж мало, но зловоние продолжало заполнять дворик.