Кен Лю - Моно-но аварэ

Мир по форме похож на иероглиф «зонт», но написанный так неуклюже (так от руки их рисую я), что все части непропорциональны.

Папе было бы очень стыдно за то, что я до сих пор пишу иероглифы так по‑детски. Да и написать многие из них я могу уже с трудом. Моё образование в Японии закончилось, когда мне было всего восемь.

Но для описания даже этот плохо нарисованный иероглиф сойдёт.

Дуга сверху — солнечный парус. Даже такой искажённый иероглиф может дать вам подсказку о том, насколько он широк. Вращающийся диск, в сотни раз более тонкий, чем рисовая бумага, раскинулся на тысячи километров в космосе, как гигантский воздушный змей, улавливающий каждый пролетающий фотон. Он буквально закрывает небо.

Ниже свисает трос из карбоновых нанотрубок длиной в сотню километров — крепких, лёгких и гибких. А на конце троса сердце «Надеющегося», жилой модуль, узкий пятисотметровый цилиндр, дом для тысячи двадцати одного обитателя нашего мира.

Свет Солнца давит на парус, закручивая нас по постоянно расширяющийся и одновременно ускоряющейся спиральной орбите. Ускорение направлено к палубе и придаёт всему вес.

Наша цель — звезда, которая называется 61 Девы. Вы не можете увидеть её, потому что сейчас она за куполом солнечного паруса. «Надеющейся» достигнет её лет через триста. Если повезёт, мои пра‑пра‑пра (однажды я подсчитал сколько раз понадобится повторить «пра», но теперь уже не помню) внуки увидят её.

В жилом модуле нет окон, и поэтому взгляд не улавливает, как звёзды проплывают мимо. Большинство людей не задумывается об этом, звёзды успели наскучить им много лет назад. Но я люблю наблюдать уменьшающееся красноватое свечение нашего Солнца, нашего прошлого, через камеры, встроенные в нижнюю часть корабля…

— Хирото, — папа встряхнул меня, чтоб я скорее проснулся. — Собирай вещи. Пора.

Мой маленький чемодан был готов. Мой гобан и камни были уже в нём. Папа подарил мне комплект го, когда мне было пять, и я обожал те часы, которые мы проводили за игрой.

Солнце ещё не взошло, когда мама, папа и я вышли на улицу. Все соседи, также с вещами, стояли у своих домов и, под летними звёздами, мы вежливо здоровались друг с другом. Как обычно, я нашёл Молот. Это было легко. С тех пор, как я себя помнил, астероид всегда был самым ярким объектом на небе, за исключением Луны, и каждый год он становился всё ярче.

Посередине улицы медленно ехал грузовик с громкоговорителями.

— Внимание, жители Курюма! Пожалуйста, организованно двигайтесь к автобусной остановке. Там будет много автобусов, которые отвезут вас до железнодорожной станции, где вы сядете на поезд до Кагосимы. Не используйте автомобили. Дороги должны оставаться свободными для эвакуационных автобусов и правительственного транспорта.

И все семьи медленно двинулись по тротуарам.

— Мисс Маэда, — папа обратился к нашей соседке. — Вам помочь с вещами?

— Да, пожалуйста, — ответила пожилая женщина.

Пройдя минут десять, мисс Маэда остановилась и опёрлась о фонарный столб.

— Долгая прогулка выходит, бабушка, — сказал я. Она кивнула, говорить она не могла из‑за одышки. Я попытался немного подбодрить её: — Вы думали о том, что в Кагосиме встретитесь с внуком? Я тоже скучаю по Миши. Вы сможете сидеть вместе с ним на космическом корабле. Говорят, там хватит места всем.

Мама одобряюще улыбнулась мне.

— Какая удача, что мы здесь, — сказал папа. Он жестом обвёл ровные колонны людей, идущих к автобусной остановке: торжественно выглядящие юноши в чистых костюмах и ботинках, женщины средних лет, помогающие пожилым родителям, не замусоренные свободные улицы и спокойствие — ведь, несмотря на большое количество людей, никто не говорил громче, чем шёпотом. Казалось, воздух почти мерцает, пронизанный невидимыми и прочными, как шёлковые нити, тесными (семейными, соседскими, дружескими, рабочими) связями между людьми.

По телевизору я видел, что происходило в других местах: торжествующие мародёры, отплясывающие на улицах; солдаты и полицейские, стреляющие в воздух, а иногда в людей; горящие здания; балансирующие горы трупов; генералы, которые распаляли толпы безумцев, готовых мстить за старинные обиды, несмотря на то, что конец мира был близок.

— Ты должен запомнить это, Хирото, — сказал папа. Переполняемый чувствами он ещё раз оглянулся вокруг. — Увидеть силу народа можно только перед лицом несчастий. Мы не просто сборище одиночек, всех нас воедино связывают отношения с другими людьми. И чтобы жить в согласии, человек должен подняться над своим эгоизмом. Сам по себе человек ничтожен и слаб, но собравшись вместе, как единое целое, японская нация непобедима…

— …Мистер Симидзу, мне не нравится эта игра, — говорит восьмилетний Бобби.

Школа расположена в самом центре цилиндрического жилого модуля. Здесь самая сильная защита от космической радиации. Перед классной комнатой висит большой американский флаг, перед ним каждое утро дети дают клятву. По бокам от флага США два ряда флажков других стран, выжившие представители которых находятся на борту «Надеющегося». В самом конце слева я вижу детское изображение хиномару. Уголки бумажного листа уже загнулись, а ярко алый круг восходящего солнца выцвел до оранжевого оттенка заката. Я нарисовал этот флаг в первый день пребывания на «Надеющемся».

Я подвинул стул к парте, за которой сидели Бобби и его приятель Эрик.

— Почему? — спросил я.

Между мальчиками поле, расчерченное 19 горизонтальными и 19 вертикальными линиями. Несколько чёрных и белых камней уже стоят на пересечениях линий.

Раз в две недели у меня бывает свободный день, и вместо наблюдений за состоянием солнечного паруса я прихожу сюда, чтобы рассказывать детям что‑нибудь о Японии. Иногда, делая это, я чувствую себя глуповато. Как же я могу рассказывать детям о Японии, если у меня самого остались о ней только смутные детские воспоминания?

Но у меня нет выбора. Все техники‑неамериканцы вроде меня чувствуют себя обязанными участвовать в школьной программе обогащения культуры и передать детям всё, что мы знаем.

— Все камни одинаковые, — объясняет Бобби, — и они не двигаются. Они такие скучные.

— А какая игра тебе нравятся? — спрашиваю я.

— «Защитник астероида»! — отвечает Эрик. — Замечательная игра. Ты должен спасти мир.

— Я имею в виду не компьютерные игры.

Бобби пожимает плечами. Потом не очень уверенно говорит:

— Думаю, шахматы. Мне нравится ферзь. Он сильный и отличается от остальных. Настоящий герой.

— Но шахматы — игра мелких стычек, — отвечаю я. — А го даёт больше возможностей. Здесь разыгрываются настоящие сражения.