Питер Ф. Гамильтон - Звезда Пандоры

— Да, я аттестовалась на должность следователя и добилась успеха. Без ложной скромности.

Он с такой гордостью улыбнулся, что нахлынули новые воспоминания.

— Конечно, ты добилась успеха. Ты стала лучшей из них. Хотя этого никто не признавал.

— Я должна благодарить за это твоего прадеда. Это он посоветовал мне уйти. Он знал, что после того, что я повидала в Содружестве, здесь я буду несчастлива.

— С этим я бы поспорил. Но я не он, а ты преуспела. Извини, если сочтешь это вторжением в личную жизнь, но я хочу спросить: не испытывала ли ты сомнений, подвергаясь омоложению? Тебе ведь не раз пришлось прибегнуть к этому процессу. Насколько я помню, с Рая Хаксли ты уехала подростком.

— Нет, никаких сомнений не было. Никогда. В мире так много преступников.

— И никто другой не может сделать эту работу.

Она поморщилась. Он был очень похож на Алексиса.

— Кое-кто мог бы попытаться, — признала она.

— Я спросил об омоложении, потому что у нас ведутся бесконечные споры. Мы никак не можем решить, стоит ли разрешить эту процедуру.

— Я бы сказала, что она противоречит всему вашему укладу. Здешнее общество устроено так, чтобы люди чувствовали удовлетворение, живя своей жизнью. По большей части это удовлетворение обусловлено естественным циклом, который не был нарушен и на который никогда не покушался Фонд. Людям просто предоставили возможность радоваться тому, что им доступно в определенных рамках, и это основное отличие от большинства миров Содружества. У них всегда будет работа или дело, приносящее радость, и финансовое вознаграждение, не больше и не меньше, чем у всех остальных. Разрешение омоложения приведет к увеличению населения, а имеющаяся экономика этого не выдержит. Ваша технологическая структура — это единственный вариант, приемлемый для кастового общества. Единственное, что может определить Фонд, — это поведенческие рефлексы, необходимые для определенной профессии, ну и несколько мелочей вроде ловкости пальцев для хирургов, но талантливых физиков-ядерщиков или микробиологов он вырастить не в состоянии. Такие профессии требуют самых разнообразных способностей, и одной склонности было бы недостаточно. Для развития современной экономики потребуется рас­ширить специализацию до такой степени, что грани между отдельными группами сотрутся. И тогда возникнет противоречие между обычными людьми и экономикой, определяемой идеологией, а не потребностями и возможностями. Ничто не может удержать их от того, чтобы получить лучше оплачиваемую работу на другой планете, тем более если придется пару столетий ходить в один и тот же офис.

— Боже мой, а я-то думал, что связать логическую цепочку из аргументов способны только такие вольнодумцы, как я.

Матильда вернулась с чайным подносом в руках.

— Не давайте ему сбить себя с толку, — сказала она, передавая чашку Пау­ле. — Он никудышный вольнодумец — всегда только задает вопросы, но не отвечает на них.

— Чтобы о чем-то размышлять, надо сначала хорошо изучить объект.

Матильда многозначительно улыбнулась Пауле и подала чашку Леонарду.

— А чем ты занимаешься? — спросила Паула.

— Я няня. Работаю в родильной палате местной больницы. Люблю детишек.

При этом она покосилась на Леонарда, и тот покраснел.

Пауле хотелось прикрикнуть на него, чтобы он решился сделать предложение. В этом доме повторялась старая история: в то время, почти полтора века назад, она была моложе Матильды, а Алексис старше, чем Леонард. Ее отъезд разбил сердце Алексису, а ей пришлось заставить себя уехать, поскольку это был единственный способ обрести будущее. Впрочем, если бы она и смогла обрести счастье на Рае Хаксли, то только с ним. Все вольнодумцы обладают общим недостатком: у них сильно развито воображение, что лишает уверенности в себе. Возможно, потому что все они мужчины. А Фонд еще и усилил их неспособность принять решение.

Матильда перевела взгляд со своего возлюбленного на Паулу.

— Я оставлю вас, чтобы вы смогли поговорить наедине. Дайте знать, если что-то понадобится.

Она поцеловала Леонарда в лоб и вышла в сад. Там она освободилась от своей скудной одежды и легла на полотенце, а Пауле вдруг вспомнились Мел­лани и Мортон, хотя эту пару она была бы не прочь забыть.

— Но разве твоя жизнь не опровергает твои же аргументы? — спросил Леонард.

— Кое-кто недавно назвал привитые мне в Фонде способности синдромом навязчивых состояний. Он, конечно, идиот, но в его словах есть некоторый смысл. Это отличное качество для офицера полиции. Возможно, принять Со­дружество способен только такой тип личности, как у меня. — Она помолчала, задумавшись, куда заведут подобные рассуждения. — Может быть, еще и воль­нодумцы.

Леонард обхватил чашку обеими руками и уставился на нее поверх ободка.

— Мы не настолько свободны, как думают люди. Если бы меня попросили определить нашу специальность, я бы назвал нас психиатрами. Фонд счел нас необходимыми для общества, чтобы решать нестандартные проблемы и вопросы. А в совокупности мы по сути равны политикам. Наш совет призван искать альтернативы, а все остальные вольны сделать свой выбор. — Его лицо заметно смягчилось. — Многие считают, что мы указываем людям, как им поступать, но это миф. Хотя, должен признать, будь это правдой, открылась бы восхитительная перспектива стать диктатором.

— Не думаю, что из тебя получится настоящий диктатор, Леонард.

— Да, думаю, ты права. Как странно, что наши микроусилия известны на­много лучше, чем макроработы. Ко мне действительно относятся как к местному психиатру. Люди приходят в этот дом с каждой проблемой, которая выбивает их из привычной жизни.

— И я повинна в том же, как и все остальные.

— Понимаю. Так что же тебя ко мне привело?

— Этой планете, возможно, потребуются дополнительные усилия. Ты следил за новостями о Паре Дайсона и живущих там чужаках праймах?

— Боже, конечно, следил, это было во всех газетах, хотя для новостей Содружества в наших СМИ отведено не так уж много места. Но я получал краткие сводки из представительства Содружества, что расположено в Фордсвилле. Ты с этим связана?

— Была связана.

Паула начала свой рассказ.

Спустя два часа, когда она закончила повествование, Леонард выглядел обескураженным. Он сжал руками виски и громко вздохнул.

— Не знаю, чем могу тебе помочь, разве что пойти к этому типу, Рафаэлю Колумбия, и разбить ему нос. Неужели ты и вправду работала над этим делом больше ста тридцати лет?

— Да. Сдаваться не в моем характере.

— Нет, конечно, нет. Извини, я просто не привык к таким масштабам временных промежутков. Чем же ты хочешь теперь заняться?

— Я должна поймать Йоханссона.