Георгий Мартынов - Гианэя (изд.1971г.)

Все способы как-то оживить сознание людей были испробованы, но не дали заметных результатов.

На корабле не было главного — разнообразия.

Ничто не нарушало монотонного течения жизни ни внутри, ни снаружи. Сутки следовали за сутками, похожие, как капли воды. Снаружи — неизменная из года в год панорама космоса, застывшая в вечном покое.

Система управления экранами наружного обзора давно уже была приведена в порядок, и их приходилось все чаще надолго выключать, так как именно неподвижность (пусть только кажущаяся) Вселенной тяжелее всего действовала на психику людей, вынужденных наблюдать вне корабля всегда одно и то же.

Мериго и его товарищей три года назад переложили из ванн, действие которых окончилось, в другие. При этом их разбудили на три дня. Вскоре предстояло повторить эту операцию, но с той только разницей, что теперь четверо будут бодрствовать не три дня, а две недели. Этого требовала специфика анабиозного сна. Время от времени необходим был, каждый раз более продолжительный, отдых.

Фогель и все врачи с затаенной надеждой ожидали этих двух недель.

Они должны были внести столь нужное разнообразие в жизнь на звездолете. И не только потому, что появятся четверо, так сказать «новых» живых людей, а главным образом потому, что их появление повлечет за собой возобновление причуд Гианэи.

Врачи хорошо помнили, какое оживление внесли в жизнь кают-компании даже три дня, сколько разговоров возникало по поводу затворничества Гианэи и ее нежелания, чтобы Риа, хотя бы издали, увидел кого-нибудь из четырех.

Сейчас такая вспышка активности была бы очень полезна. В интересах всех врачи не хотели думать о том, что для самой Гианэи эти две недели будут тяжелыми.

Она заметно помрачнела уже теперь. А несколько дней назад Виктор зашел в каюту Фогеля и, волнуясь, сообщил профессору, что Гианэя обронила такую фразу: «Я надеюсь, что мой сын окажется настолько гийанейцем, что выполнит свой долг по отношению к этим зверям».

— Мне неизвестно, что она говорит моему сыну, когда остается с ним наедине. И чему она его учит. Но я не хочу, чтобы Риа стал убийцей.

— Успокойтесь! — ответил Фогель. — Я вполне убежден, что сейчас она ничего подобного не внушает Риа. Он еще слишком мал. Слова Гианэи относятся к будущему. У нас есть время воздействовать на нее, а если это не удастся, то на самого Риа. Но надо подождать несколько лет. Пока нет оснований тревожиться.

— Я попрошу Юрия надежно запереть помещения с ваннами.

— Вы хотите, чтобы об этом узнали другие, кроме меня?

Виктор ничего не ответил и ушел очень мрачный.

«Агрессивные» намерения Гианэи не вызывали в профессоре ничего, кроме профессионального интереса. Он был совершенно уверен, что сумеет предотвратить несчастье, в крайнем случае — средствами современной медицины, вплоть до гипноза. Никакого убийства на корабле не произойдет!

Неприязненных чувств к Гианэе у профессора не было и в помине. Она думала и поступала, как думали и поступали все женщины ее народа и ее времени. Смешно было бы винить ее за это. Но самые проявления гийанейской психологии чрезвычайно интересовали Фогеля.

Вийайа говорил, что современные гийанейцы вполне отрешились от понятий и представлений прошлого, что в их психике произошли коренные изменения. Фогель задавал себе вопрос — так ли это? Он сожалел, что земная наука должна ограничиваться изучением внутреннего мира одной только Гианэи. Вот если бы, например, здесь на корабле, кроме нее, был и гийанейец — мужчина!..

До пробуждения четверых оставалось чуть больше недели.

Гианэя попросила Надю Попову переселиться из третьего отсека в первый. Программистка охотно выполнила эту просьбу. Она понимала, что это вызвано нежеланием Гианэи разлучать Риа и Тому на две недели. Привыкшего бегать по всему кораблю сына Гианэя постепенно приучала ограничиваться прогулками в первом отсеке.

Виктор не пытался спорить с женой. Он знал, что она останется непреклонной.

Вересов обещал Гианэе, что никто из четверых не появится в первом отсеке.

Астрономы еще продолжали заниматься своей наукой. Это было следствием не их желания, а категорического приказа командования звездолета. Наблюдения производились систематически и результаты их аккуратно фиксировались в специальном журнале, как будто звездолету предстояло вернуться на Землю и эти записи могли пригодиться земной науке.

Третьего декабря вечером (космонавты жили теперь по земным часам и земному календарю) Куницкий сообщил, что видел короткие вспышки в направлении на Полярную звезду.

— Период этих вспышек около двух часов, — сказал он. — Что это такое, я пока не могу решить.

— А где наблюдается сейчас Полярная звезда? — спросил Тартини. — Впереди или позади нас?

— Позади.

— А! — разочарованно протянул навигатор.

На этот разговор никто не обратил внимания.

Астрономы оживились (новое и непонятное явление на небе!), но вспышки больше не появлялись.

Девятого декабря приступили к процессу «пробуждения» четверых. Для маленького Рийагейи это означало заключение в первом отсеке на две недели.

Прошло еще три дня.

Наступило двенадцатое декабря — день, навсегда запомнившийся всему экипажу «космического острова».

Все, кроме семьи Муратовых, находились в «большой гостиной», как называли помещение библиотеки, расположенной рядом с кают-компанией, где в это время всегда проводилась какая-нибудь лекция или занятия. Не 6ыло только Вересова, находившегося на пульте, и четверых, которые редко покидали отведенную им каюту.

Внезапно включились оба экрана на двух противоположных стенах и, как всегда, погас свет. Голос Вересова, громкий и взволнованный, раздался из динамика радиофона:

— Друзья! Рядом с нами земные космолеты!

Он мог и не говорить этого. Все и так сразу поняли, в чем дело.

Совсем близко, освещенные прожекторами их корабля, висели в пространстве три звездолета, два с левой стороны и один справа. Хорошо знакомой формы, огромные и могучие, они казались неподвижными и, следовательно, двигались с одной скоростью и в одном направлении с ними.

Ослепительно загорелись десятки прожекторов, и в библиотеке стало светло, как «днем». Экраны превратились в квадратные «солнца».

И люди, обезумев от радости, прыгали, как дети, бросаясь в объятия друг друга.

Конец «робинзонады»! Родная Земля здесь, рядом!

Экраны погасли, и вспыхнул электрический свет.

— К выходной камере!

Толпой бросились к люку. Голос Вересова остановил их.

— Внимание! Включаю радиофоны по всему кораблю. Слушайте разговор с флагманским космолетом!

Около минуты было тихо. Потом раздался знакомый всем голос Стоуна, первый «земной» голос, раздавшийся за семь лет.