Георгий Мартынов - Гианэя (изд.1971г.)

Чей?.. Зачем?

Прошло несколько часов, и на первый из этих вопросов был получен ответ: возвращался корабль Вийайи!

Как и в первый раз, он остановился на высоте двухсот километров от поверхности Земли, но над континентом Северной Америки.

Географическая карта Земли находилась на борту корабля. Было бы естественнее со стороны Вийайи направить его к прежней «стоянке», чтобы высадиться на знакомом месте.

Но он поступил иначе. И это можно было объяснить только поспешностью. Снова что-то заставляло гийанейцев торопиться.

И точно, как год назад, посадочный аппарат устремился к Земле, как только корабль замер неподвижно.

В этом месте не было поблизости ни одного ракетодрома, гийанейцы опустились на проезжую дорогу между Дейтоном и Ричмондом, в нескольких десятках метров от линии шарэкса.

Через пятнадцать минут на этом месте остановился экспресс. И сразу умчался, как только механик в головном вагоне убедился, что это не какой-нибудь планелет, опустившийся в аварийном порядке, а именно посадочный аппарат гийанейцев. Задерживать экспресс на перегоне было нельзя.

В эфир полетело сообщение о точных координатах посадки. И находившийся уже в воздухе скоростной планелет, вылетевший из Вашингтона навстречу гийанейцам, повернул и через несколько минут опустился на ту же дорогу, рядом с посадочным аппаратом.

Из него вышли Вийайа и Синицын.

Прилетевшие работники американского филиала Космического института не владели ни гийанейским, ни испанским языками. Синицын мог служить переводчиком, но Вийайа сразу же потребовал, чтобы его соединили со Стоуном.

Спустя три минуты он уже говорил с председателем Совета по радиофону с борта планелета.

Выяснилось…

Через месяц после старта с Земли, по собственному времени корабля (два месяца по земному), были приняты очень слабые сигналы на частоте радиопередатчика корабля Вересова. Они были настолько слабы, что с большим трудом удалось их разобрать, но далеко не полностью. Ясно звучало только «SOS… SOS… SOS… «. Старый земной сигнал, грозный вестник бедствия.

Стало ясно, что со звездолетом произошло несчастье. Какое, не удалось выяснить, сигналы были едва различимы, видимо, на пределе досягаемости.

Откуда шли эти сигналы? Откуда-то из точки, находящейся впереди гийанейского корабля. А может быть, и не прямо впереди. Точное направление и расстояние определить было невозможно. Где-то в пространстве, не ближе чем в трех четвертях светового года.

Вийайа приказал затормозить корабль. Это заняло почти полторы недели по часам корабля. За это время сигналы продолжали поступать с равномерной правильностью, через одни и те же промежутки времени и с одним и тем же содержанием. Из этого был сделан вывод — работает автомат. И работает уже давно.

Радиограммы Вересова перестали поступать на Землю три месяца назад, когда расстояние стало уже непосильным для генераторов корабля. А отправлены они были еще раньше.

Со дня отправки последней радиограммы корабль должен был пройти более чем вдвое большее расстояние, чем за первые полгода по земному времени.

Почему же сигналы стали слышны на гийанейском корабле так скоро? Оба звездолета были друг от друга дальше, чем был корабль Вересова от Земли даже три месяца назад.

Кроме того, гийанейцы тормозили свой корабль, он летел все медленнее и медленнее. Расстояние увеличивалось, должно было увеличиваться!

А сигналы не изменялись. Они оставались на том же уровне слышимости. Этого не могло быть, если не предположить, что корабль Вересова также тормозится, или… совсем остановился.

Но почему радиоволна достигала корабля гийанейцев, оставалось загадкой.

— Мы предположили, — говорил Вийайа, — что им удалось увеличить мощность генераторов. Но это малоправдоподобно. Скорее, можно допустить, что Вейресов повернул обратно и авария произошла по пути назад. Но если бы они летели с полной скоростью, их передача была бы все более отчетливой, а этого не было. Значит, они остановились.

— Почему вы решили также остановиться? — спросил Стоун.

— Возможно, — ответил Вийайа, — что это было ошибкой. Но мы сразу решили вернуться на Землю. Не было никакой гарантии, что сигналы не прекратятся. А искать корабль в одиночку безнадежно. Найти его можно только пеленгацией.

— Это ясно. Жаль, что мы не снабдили вас передатчиком нашей конструкции, а ограничились одним приемником.

— Это мало что изменило бы. Вы узнали бы немного раньше, и только. Вылетать на поиски все равно надо вместе.

— Наш космолет может вылететь даже сейчас, — сказал Стоун. — На нем заканчиваются отделочные работы внутренних помещений. Этим можно пренебречь. Но у нас нет второго корабля. И построить его немыслимо раньше, чем через четыре — пять месяцев. Пеленгация двумя кораблями недостаточна.

— Все же лучше, чем одним.

— Сделать попытку, конечно, надо. И мы ее сделаем.

Все, что говорилось, сразу же передавалось в Вашингтон по второму радиофону. А оттуда неожиданное известие сообщалось всей Земле экстренным выпуском.

— Мы с тобой превратились в космических робинзонов, — сказал Виктор.

— А что это значит — «робинзон»?

Гианэя задала вопрос с обычным для нее внешним равнодушием, к которому Виктор давно привык. В последнее время эта черта ее характера заметно усилилась. Погруженная в свои мысли, Гианэя временами выглядела совершенно отрешенной, глядя на все отсутствующими глазами.

О чем она думала? О безвыходном положении, в которое они попали? Об участи, постигшей других членов экипажа корабля?..

Виктору казалось, что ни первое, ни второе. Она думала о чем-то другом, о чем не хотела говорить с ним.

О том, что их ждет, они говорили часто, и Гианэя не скрывала от него своих мыслей.

Пошла третья неделя томительного одиночества в отрезанном от других помещений первом отсеке корабля.

Ничто не изменилось за это время. Они по-прежнему не знали, есть ли на звездолете кто-нибудь живой, кроме них. Ничем не нарушаемая тишина космоса проникла, казалось, сквозь стенки корабля и заполнила собою их каюты, обсерваторию и обе аллеи. Все, что их окружало, стало каким-то другим.

Даже вода бассейна, оставаясь водой, в которой они плавали, как всегда, чем-то неуловимым изменилась, «пропиталась тишиной», стала не такой, какой была прежде, до катастрофы.

Им так казалось, и ничем нельзя было изменить это странное впечатление.

Их собственные голоса, первое время приятно нарушавшие мертвую тишину, теперь как бы слились с тишиной и не нарушали ее, сколь бы громко они ни разговаривали, стали частью этой тишины, с каждым днем становившейся мучительнее.