Григорий Неделько - Неомифы (сборник)

То зовя молодняк, то бубня под нос невразумительные фразы, Гнутый шёл куда глаза глядят. В конечном итоге глаза привели к давешней корпоративной поляне. Она пустовала – если не считать тощей взъерошенной фигуры, сидящей на пеньке спиной к майору.

Гнутый сразу узнал Скелета.

– Вот ты где! – весело сказал командир отряда. Потом вспомнил о субординации и добавил строго: – Смылся, дезертир?! Да я тебя за это!..

– Завязывай, босс .

Странно. Вроде бы с голосом Скелета всё нормально. И в личности собеседника нет сомнений. Но что тогда заставило Гнутого заволноваться? Внятно произнесённые слова? Или необычный запах говорящего – отнюдь не резкий, не трупный? Или тёмные волосы кольцами?..

Фигура покинула пенёк, разогнулась, повернулась к майору. Улыбнулась. При взгляде на это в горле у Гнутого пересохло.

– Ге… Герман… ты же… твои зубы, Герман… Герман! Что с тобой?!

– Сам-то как думаешь? – иронично в ответ.

В небе кричали птицы. Кто-то подходил сзади. Человек продолжал молчать.

А страшная догадка, вот же беда, оказалась ещё и правильной.

Разбудил меня рёв сирены из прихожей. А через мгновение ожил на тумбочке ИПК, замигал красной лампочкой. Я потянулся, попутно взглянув на экран прибора. Там красными буквами горело одно-единственное слово: «Волна».

Рита сонно завозилась на груди. Я поцеловал её в лоб и аккуратно встал с кровати.

– Спи, маленькая, я все сделаю.

У входной двери зашипел домофон:

– Внимание, с северо-восточного направления идет Волна, всем задраиться! Повторяю, с северо-восточного направления Волна! Всем срочно принять меры!

Я нажал кнопку обратной связи.

– Четырнадцатый принял. Марк, спасибо.

– Принято, четырнадцатый. До связи.

Голос у дежурного уставший. Оно и понятно, на часах три двадцать ночи.

Прошлепал на кухню: там единственное в моей берлоге не заложенное кирпичами окно, забранное снаружи стальными жалюзи. Сейчас – открытыми. Отодвинув шпингалеты, распахнул форточку, нащупал короткий стальной рычажок. Сквозь защитные пластины, как через амбразуру, виднелось ночное небо с расцвеченными всеми оттенками красного тучами. Будто багровой лампой изнутри их подсветил кто. Поднявшийся ветер гонял по асфальту мусор и прошлогодние листья, колыхал скрюченные ветви деревьев. С каждой секундой небосвод становился ярче, вот уже и звёзд не видать, ветер усиливался. Было уже светло как днём. Приближалась Волна.

Прогремел гром. Времени почти не осталось. Я торопливо нажал рычажок. Хрена лысого: стальной штырь не сдвинулся с места.

Накрапывало.

Я надавил сильнее. Безрезультатно, механизм заклинило. Тельняшка прилипла к моментально вспотевшей спине, кровь застучала в ушах набатным боем. Небо полыхнуло алым. Етун твою мать!

Хлынул ливень – неистовый и оглушительный.

Счет пошел на удары сердца. Один, два, три… Распахнул окно и, поскальзываясь на мокром, полез осматривать жалюзи. Четыре, пять, шесть, семь… Так и есть, между третьей и четвёртой пластинами, в левом верхнем углу, застрял и сдох жук-скарабей. Неестественно крупный – видимо, мутант. Засело насекомое прочно, пальцем не вытолкнешь. Восемь, девять, десять, одиннадцать… Метнулся к лежащему на столе раскуроченному радиоприёмнику. Сгреб отвёртку. Двенадцать, тринадцать, четырнадцать… Уперев отвертку шлицом в хитиновую морду скарабея, изо всех сил ударил по ручке кулаком. Пятнадцать, шестнадцать… Тучи уже не просто светились, они сияли алым светом, ослепляя. Семнадцать, восемнадцать… Сердце колотилось по ребрам, как после стометровки. Тельце жука не сдвигалось, панцирь у мутировавшей твари казалось, прочнее камня. Я бил снова и снова. Рука гудела, отзываясь на каждый удар. Девятнадцать, двадцать, двадцать один… Наконец проклятое насекомое вылетело прочь. Я отбросил отвертку и схватился за рычаг. Ветер перерос в ураган, молодую поросль деревьев пригибало к земле, как траву. Двадцать два, двадцать три, двадцать четыре… Щелчок. Полосы жалюзи опустились, отгораживая меня от мира стальной стеной и погружая кухню во тьму. Дождина в безумном припадке бился об окно. Двадцать пять. Кирпичный пятиэтажный дом содрогнулся от невидимого удара – содрогнулся весь, от фундамента до крыши. Я успел.

Тонкая струйка холодной воды ударила в подставленные ладони, собралась озерцом, закрутилась воронкой, просачиваясь меж пальцами. Я плеснул водяную горсть в лицо и глянул в зеркало. Из висящего на стене серебристого диска на меня уставилась неприветливая физиономия. Короткий ёжик русых волос, высокий лоб, зелёные глаза. Нос картошкой, усы, трёхдневная щетина. Добавьте к этому тёмные круги под глазами и глубокий шрам на правой щеке, от виска до подбородка. Напоминание о том, что с фауной Полигона шутить не след. Коготь волколака, оставившего отметину, болтался на шее, на серебряной цепочке. Вода холодными ручейками стекала по лицу, собиралась в щетине, срывалась каплями с подбородка. Снова плеснул горсть. С полочки возле зеркала потянул бритву и баллон с пеной. Взболтал баллон, выдавил на ладонь белый шар. Хорошо все-таки, что придумали такую удобную штуку: ненавижу вечно лысеющие помазки. Станок со скрежетом пополз вниз по щеке – явно затупился, но придется потерпеть, этот последний. Приду с промысла – обязательно у Бекона пачку новых возьму. А еще лучше – электробритву. Наконец закончил, вытер полотенцем остатки пены. Из флакона с надписью «Фармасепт» плеснул в ладонь спирту, растёр, увлажнил физиономию. Мгновенно обожгло, но тотчас отпустило. Перед выходом одеколоном пользоваться ни в коем случае нельзя – запах способен привлечь хищников. Нюх-то у них будь здоров!

На кухне просвистел закипевший чайник. Мигнул свет, и лампа почти погасла, погрузив ванную во мрак. Только вольфрамовые нити накала бесполезно тлели на черном фоне малиновым светом. Нащупал на поясе маленький светодиодник, ребристая поверхность фонарика сама просилась в ладонь. Холодный луч голубоватого света разогнал тьму по углам. В кладовой на стене квадратный железный ящик, грубо, но надёжно сваренный. И из него раздавалось явственное постукивание. Как бы не долбануло…

Поставив фонарик на полку рядом, направил луч в потолок – получилось что-то вроде факела. Снял с крюка толстые резиновые перчатки. Мало ли… ну его нафиг… Тяжёлая дверца мягко отошла в сторону на густо смазанных петлях, открывая взору катушку из медной проволоки с разбегающимися проводами. Внутри, как в клетке, бился сыплющий искрами голубой кристалл. Ясно, пора менять. В старой спортивной сумке, в углу, – запасные, переложенные листами плотной резины. Сменить – дело пары минут. Аккуратно зацепил за верхушку цилиндр и осторожно вытащил из катушки. Вложил новый. Чёрный, будто из эбонита, цилиндр начал медленно вращаться вокруг собственной оси, постепенно набирая скорость и приобретая бирюзовый цвет. Так-то лучше. Заурчал, просыпаясь, холодильник, над входной дверью загорелся огонек красного светодиода. Я погасил ставший ненужным фонарик, повесил в гнездо на ремне и, не снимая перчаток, взял отработанный кристалл «вечной батарейки». Не такой уж и вечной. Выбрасывать нет смысла: Бекон за треть цены возьмёт. Отложил на полочку, в компанию к уже лежавшим там двум кристаллам. Закрыв ящик, прошел на кухню.