Пол Андерсон - Миры Пола Андерсона. Том 19

Дауид весь сжался.

— Я знаю тебя, — сказал он. — Ты моя душа. И поглощен вечной тьмой и вечно нет, нет, нет.

Ворон напряг память. Он слыхал столько мифов, должен же найтись подходящий… да, возможно… Снова его голос заполнил все пространство внутри лабиринта:

— Внемлите мне! Давным-давно Солнечный Кузнец принял образ оленя с серебряными рогами. Охотник заметил его и пустился за ним вслед. Они бежали вверх по склону горы, который весь порос крестоцветом, и повсюду, где копыта оленя касались земли, расцветали цветы, а там, где пробегал охотник, они увядали. Наконец они достигли вершины горы, где с крутого обрыва низвергался огненный водопад. Пропасть, в которую он падал, была холодна и вся наполнена туманом, так что охотник не видел, есть ли у нее другая сторона. Однако олень прыгнул через пропасть, и там, где ударили его копыта, посыпались искры…

Ворон стоял так же неподвижно, как и люди на площади, но его глаза бегали влево и вправо, и при свете луны ему было видно, что люди на площади начали успокаиваться. Ворон почувствовал, как лед, сковавший у него все внутри, начал понемногу таять. Он не знал, сумел ли он хоть в малой степени постичь сложную символику только что пересказанного им мифа. Без сомнения, он лишь смутно понимал его значение. Однако выбор оказался верным. Этот миф можно было интерпретировать нужным в данной ситуации образом и превратить отход в танец, который вернет этих людей к исполнению обрядов, возникших в ходе бесчисленных убийств себе подобных.

Продолжая говорить, Ворон отступал, делая один крохотный шажок за другим, будто от их числа зависела его жизнь. Рядом скользил Коре, прикрывая от гвидионцев дрожащего Тольтеку.

Однако они шли следом, и число их все время росло. Пока они миновали колоннаду, выходили все новые гвидионцы, одни — из зданий, другие — из башен. Когда Ворон поставил ногу на первую ступень амфитеатра, на него уже было устремлено не менее тысячи пар глаз. Никто не говорил ни слова, но он слышал их дыхание — этот звук напоминал шум волн, бьющихся о дамбу Звездара.

Миф окончен. Ворон поднялся еще на ступеньку, потом еще на одну, а они продолжали неотступно следить за ним. Ворону показалось, что, с тех пор как он спустился в эту долину, луна стала больше. «Не может быть, чтобы я провел здесь столько времени, — подумалось ему. — Неужели?»

Тольтека схватил Ворона за руку. Пальцы нуэвамериканца были холодны как лед. Коре еле слышно прошептал:

— Как вы думаете, сэр, сможем мы и дальше отступать, или эти говнюки на нас набросятся?

— Почем я знаю? — ответил Ворон. Несмотря ни на что, он рассердился на Корса за грубость.

Дауид раскинул руки в стороны.

— Танцуйте! Верните Солнечного Кузнеца домой! — крикнул он.

«Победа!» — пронзила сознание Ворона мысль. Он ощутил такое облегчение, что лишь сила воли помогла ему удержаться на ногах. Он увидел, как толпа закружилась, образуя цепочку из соединенных колец, и прошипел Корсу:

— Если будем осторожны, мы спасены. Только нужно постараться их не отвлекать. Будем продолжать медленно пятиться в такт их танцу, делая остановку после каждого шага. Если мы исчезнем в лесу при последнем такте, думаю, это их устроит.

— Что происходит? — прохрипел Тольтека.

— Тихо, тебе говорят!

Ворон почувствовал, как Тольтека зашатался и привалился к нему. Что делать? — подумал он. Это тяжелый удар, особенно для того, кто не привык глядеть смерти в лицо. Если занять Тольтеку разговором, он, может быть, не грохнется в обморок, а танцоры внизу — все их внимание было поглощено красивой фигурой, которую они старательно, как дети, исполняли, — едва ли заметят, что стоящие над ними персонажи из мифов перешептываются.

— Итак. — Наблюдая за танцем, Ворон почувствовал, что пора сделать еще шаг назад. Он взял Тольтеку под локоть, заставляя повторять свои движения. — Ты пришел сюда со своим идиотским намерением спасти Эльфави. А потом?

— Я… я… я спустился на… на площадь. Они… что-то бормотали. Что-то бессмысленное, это было ужасно…

— Не так громко!

— Я увидел Дауида. Попытался с ним заговорить. Они все, все до одного стали все больше возбуждаться. Дочка Ллирдина вскрикнула и побежала от меня. Он погнался за нею и убил. Роботы-уборщики п-п-просто унесли тело. Они начали… обступать меня.

— Понятно. Теперь внимание. Еще шаг назад. Стоп. — Ворон застыл: к нему повернулось множество голов. На этом расстоянии в свете луны у них не было лиц. Когда они снова занялись танцем, Ворон перевел дух.

— Должно быть, это мутация, — объяснил он. — Мутация и генетическое отклонение, случившееся с первоначальной малочисленной популяцией. Хотя их история о том, что они произошли от одного мужчины и двух женщин, похожа на миф, возможно, это и правда. Так или иначе, у них изменилась схема обмена веществ. Например, они совершенно не переносят табака — у них на него сильнейшая аллергия. С точки зрения эндокринной системы изменения приблизительно такие же. Биологически они, вполне возможно, еще способны давать общее потомство с нами. Но в культурном отношении… нет, по-моему, это уже совершенно другая цивилизация. Теперь уже да.

— Бэйлов куст? — спросил Тольтека тоненьким голоском, дрожащим, как у обиженного ребенка.

— Да. Ты говорил мне, что при цветении этот куст выделяет ароматическое вещество. На человека с нормальной биохимией оно не действует, но у гвидионцев обмен веществ нарушен, а это вещество по химическому составу похоже на те, что вызывают шизофрению. Эти люди чувствительны к нему. Каждую гвидионскую весну они теряют рассудок.

Беззвучный танец внизу ускорил свой ритм. Ворон поспешил использовать этот шанс, чтобы подняться сразу на несколько ступеней.

— Просто чудо, что они не вымерли в самом начале, — продолжил он, когда им пришлось снова остановиться. — Так или иначе, они выжили, и начался процесс их медленной болезненной адаптации. Само собой, они не помнят того, что происходит с ними в периоды безумия. Они просто не осмеливаются вспоминать. А вы бы посмели? Вот основная причина, почему они так и не сделали научного исследования Бэйла и не приняли мер предосторожности, которые для нас самоочевидны. Вместо этого они выстроили вокруг Бэйла свою религию и подчинили ему весь свой образ жизни. Лишь в самом начале сезона, когда они еще не потеряли рассудка, но уже чувствуют, что у них в крови закипает безумие — только тогда они способны признаться самим себе, что не понимают, что с ними происходит. В остальное время года они скрывают истину под шелухой бессмысленных слов о существовании какой-то высшей реальности.

Итак, их культура не создавалась по заранее сформулированному плану. Она вырабатывалась вслепую, путем проб и ошибок, в течение многих столетий. И наконец им удалось отыскать способ свести наносимый Бэйлом вред к минимуму.