Пол Андерсон - Миры Пола Андерсона. Том 19

Следует заметить в скобках, что Эльфави можно также сравнить с Эвридикой, потерявшей Орфея, однако не способной впоследствии оплакать эту потерю. «Ночной Лик» — необычный вариант темы «потерянного любимого», с такой остротой поставленной в «Мире без звезд», «Литании», «Песне фавна» и других произведениях того же автора.

Для читателей трагичность повествования заключается в том, что Ворон жертвует собой ради человека, не способного понять этот подвиг, и женщины, которая не сможет егр вспомнить. Однако для самого Ворона именно такая гибель является в некотором смысле триумфом. Он вознаграждает Тольтеку за нанесенную ему обиду и в то же время налагает на соперника такие моральные обязательства, которые тот не в силах исполнить. Кроме того, он и не хочет, чтобы жизнь Эльфави омрачали воспоминания о нем. Единственное его желание — чтобы она осталась жива и была счастлива. Чувства Ворона во всем подобны чувствам мертвой любимой из «Потревоженной могилы» — песни, которая является лейтмотивом всей повести и из которой взят ее первоначальный заголовок, — «Год и один день».

Наконец, с точки зрения автора, душераздирающая трагичность «Ночного Лика» заключена не в потерянной любви или напрасной смерти. Скорее трагичен сам факт нашего существования — жизнь подверженных ошибкам существ во Вселенной, обреченной на гибель. Трагический порок героев повести заключается в том, что они — люди.

Примером такого хладнокровного и сурового взгляда на жизнь может служить Ворон. Он показывает, что гвидионский миф о превращении человека в Бога ложен. Человек должен примириться со своей долей, радоваться выпавшим ему счастливым минутам, стойко переносить невзгоды, встречать лицом к лицу и Дневные, и Ночные Лики, пока не наступит его последний час.

Пример Ворона показывает, что боль — это то, что существует нагсамом деле, а смерть разлучает навсегда. Цветы увядают, сердца истлевают. Печаль нельзя преодолеть ни ее неприятием (как пытаются это сделать нуэвамериканцы), ни поверхностным объяснением (как поступают гвидионцы). Ничто не в силах помочь разлученным влюбленным, и им не возродиться к жизни вновь. Жизнь — это не стремящийся ввысь прогресс, как считает Тольтека, но и не цикл бесконечных превращений, как верует Эльфави. С каждым мигом Вселенная неумолимо приближается к своему концу. Время можно назвать и релятивистским измерением, и мифическим Пламенеющим Колесом, но, кроме того, оно — Мост, сгорающий за спиной у всех нас.

С оружием Мору разобрался. Пришельцы успели продемонстрировать местным проводникам, сколь мощные вспышки пламени вылетают из бластеров — так назывались те штуки, что висели у каждого из них на боку. Но про видеопередатчики Мору, конечно же, знать ничего не мог. Возможно, он считал их амулетами.

Поэтому вышло так, что когда он убил Данли Сэрна, то сделал это на глазах у его жены.

В общем, произошла случайность. Биолог выходил на связь в установленные часы утром и вечером (сутки длились здесь двадцать восемь часов), а днем отсылал сообщения своему компьютеру. Но поскольку они с Эвелит поженились недавно и были столь беспредельно счастливы, Эвелит старалась перехватить послания Данли в любую свободную минуту.

И то, что она именно в этот момент оказалась у экрана, вряд ли можно назвать совпадением. Как милитех экспедиции, в чьи обязанности входила охрана форта, Эвелит уже осмотрела весь лагерь. Она родилась в той дикой части Кракена, где представители обоих полов в равной степени владели искусством ведения боя. Впрочем, местные жители на Локоне были настроены весьма дружелюбно по отношению к «сошедшим с небес». После каждой встречи с аборигенами Эвелит Сэрн убеждалась, что за их сдержанностью скрываются благоговение и страстная надежда на дружбу с пришельцами. Капитан Джонафер придерживался той же точки зрения. Ее служба превратилась в синекуру. Эвелит часто была не занята и старалась как можно больше узнать о работе Данли, чтобы помочь ему после его возвращения из долины.

Последнее медицинское обследование подтвердило, что она беременна, но Эвелит решила пока не говорить Данли об этом. Скажет потом, когда они вновь будут вместе. Однако сознание того, что они дали начало новой жизни, наложило свой отпечаток — Данли стал для нее как бы путеводной звездой.

В тот день, день его смерти, она вошла в биолабораторию, насвистывая. Был полдень. Снаружи нещадно палило солнце, заливая все вокруг горящей медью: и пыльную землю, и сборные домики, теснившиеся вокруг небольшого корабля, доставившего их с орбиты, припаркованные флюгеры и гравилеты, на которых космонавты облетали остров, единственную обитаемую сушу на этой планете, и самих космонавтов. За пределами форта виднелись перистые верхушки деревьев и грязно-кирпичные здания большого города, растянувшегося между их лагерем и озером Зело. Издалека доносились голоса. Ветер приносил резкий запах дыма.

Здесь, на этой планете, гравитационное поле составляло 77 процентов от стандартного. Меньше чем две трети от того, в котором выросла Эвелит. Высокая молодая женщина с красивым телом, но немного резкими чертами лица, она легкой походкой быстро прошла в конец комнаты.

Биолаборатория занимала больше половины дома, где жили Сэрны. Особых удобств не было. Их не бывает, когда горстка представителей разных культур стремится воссоздать цивилизацию на обломках империи. Для Эвелит, однако, это был их дом. Аскетическое существование совсем не тяготило ее. И в Данли, когда она встретила его на Кракене, она в первую очередь оценила легкость, с какой он воспринял суровую жизнь ее родного края. И это несмотря на то, что на Эфее он привык к комфорту.

Как холодно и зябко в доме! Однако Эвелит с удовольствием вдохнула прохладный воздух. Села, включила приемное устройство. Почти сразу же установилась хорошая картинка. На экране возникло трехмерное изображение лесной поляны.

— …по-моему, происходящие от клевера, — зазвучал спокойный голос Данли. Сердце Эвелит забилось сильнее.

Речь шла о рассыпанных среди красной травы растениях с зелеными трехлопастными листьями. Когда Данли опустил передатчик ближе к земле (он хотел отослать в компьютер необходимые детали), Эвелит ощутила запах клевера. Она нахмурила брови, пытаясь вспомнить… Ну конечно же. Клевер был одной из тех культур, которые еще до наступления Долгой Ночи человек перенес с Земли на многие планеты. О большинстве из них теперь никто не помнит. Часто эти формы жизни становились практически неузнаваемыми. Тысячи лет эволюция приспосабливала их к местным условиям. Иногда же небольшая исходная популяция кардинально преображалась под воздействием мутаций. Так было, например, на Кракене. Пока Данли со своей командой не появился там, никто не догадывался, что сосны и чайки, д$ и ризобактерии тоже — фактически изменившие облик иммигранты. Но банки данных на Эфее сверху донизу забиты информацией, и так уж устроена курчавая голова Данли…