Пол Андерсон - Миры Пола Андерсона. Том 19

— Он там, наверху? — Коффин, как заведенный, повторял один и тот же вопрос. — Он там, наверху? Он там, наверху?

Свобода вытащил стимулирующие таблетки. Оба они уже так наглотались пилюль, что сердце колотилось, сотрясая ребра. Дополнительная доза чуть не взорвала их изнутри, но в голове немного просветлело. Язык перестал заплетаться, и они смогли поговорить и даже немного подумать. Они кричали, стреляли в воздух. Никто не отвечал, кроме ветра. Меч-птица кружила в небесах.

Коффин уставился в бинокль. Через минуту молча протянул его Свободе и застонал, сгорбившись. В бинокле ночного видения прекрасно просматривалась вершина скалы. Над ее краями беспорядочно торчали во все стороны ветки, пучки травы и засохшие цветы.

— Гнездо, — сказал Свобода, объятый внезапным ужасом.

— Его хозяйка, наверное, та самая птица вверху, — отозвался Коффин безжизненным тоном. — Мы, похоже, спугнули ее.

— Значит… — начал Свобода и умолк. И с удивлением услышал, как Коффин продолжил его мысль:

— Значит, птица схватила Дэнни или нашла его тело где-то поблизости. Его кости там, в гнезде.

Лицо Коффина казалось Свободе смутным пятном во мгле, но он увидел, как космолетчик протягивает ему руку.

— Ян, — сказал Коффин, и голос его дрогнул. — Мне жаль, что я угрожал вам пистолетом. Простите меня за все.

— Все нормально. — Свобода сжал его руку и долго не отпускал.

— Боюсь, — наконец проговорил Коффин, — больше мы ничего не можем сделать. Когда О'Малли вернется из Искандрии, я попрошу его слетать сюда на аэрокаре и поискать останки для похорон.

— Не думаю, что он найдет их, если здешние меч-птицы так же периодически чистят гнездо, как и их сородичи на плато.

— Вообще-то это неважно. Я хотел бы похоронить мальчика в основном ради Терезы. Но Господь все равно разбудит его в судный день. — Слова не приносили утешения. Коффин отвернулся. — Нужно подниматься к краю каньона, пока не стемнело. Мы не должны больше оставаться на этой глубине. Меня опять начинает тошнить.

Свобода посмотрел на его согбенную спину, и что-то — он так никогда и не понял что — вдруг заставило его сказать:

— Нет, погодите.

— Кхе? — прокряхтел Коффин, как древний старик.

— Раз уж мы добрались сюда, надо довести дело до конца. На эту скалу можно забраться.

Коффин покачал головой:

— Я не смогу. Нет сил. Я еле стою на ногах.

Свобода скинул на землю рюкзак и присел рядом с ним.

— Я пойду, — сказал он. — Я помоложе, у меня еще осталась капелька энергии. За полчаса я обернусь. И мы еще успеем подняться к краю каньона до темноты. Облака так сильно рассеивают свет, что сумерки здесь могут длиться часами.

— Нет, Ян, вы не должны. Джудит…

— Где эта проклятая веревка?

— Ян, подождите хотя бы до завтра. — Коффин схватил его за плечи. — Мы вернемся сюда поутру.

— Утром там, быть может, даже косточек не останется. И мы всю жизнь будем терзаться сомнениями. Пристегните-ка мне лучше к запястью фонарь. И давайте сюда шиповки.

Свобода вскарабкался уже на несколько метров и лишь тогда всерьез задумался: а зачем? Смысла-то нет никакого! В сгустившемся мраке он почти ничего не видел, кроме светлого пятнышка от фонаря. Спускаться, правда, будет легче: он вобьет в гору крюк со взрывчаткой, свесит веревку и соскользнет по ней. Он может даже попытаться спустить вниз то, что лежит в гнезде. Но подъем оказался опасным. С земли не было заметно, как сильно выщерблена скала. Неровная, она предлагала сколько угодно выступов для рук и ног, но камни постоянно крошились под пальцами. И все же эта сторона была единственной, пригодной для подъема. Со всех остальных сторон от скалы обвалились целые глыбы, оставив кучи острых обломков у подножия и такие скользкие стены, по которым даже муха не заберется. Если у него из-под ног, не выдержав тяжести, оборвется глыба весом в несколько тонн — конец Яну Свободе.

А ради чего? Чтобы найти несколько косточек? Он этим косточкам не нужен. Зато он нужен Джудит и детям. Своим собственным детям, а не чьему-то там приемышу.

Камень под рукой надломился. Свобода выпустил его и услышал, как тот со стуком падает вниз. Под ногами было черно. Пока он лез наверх, ночь поглотила подножие скалы, скрыв во тьме и Коффина, и травы, и валуны. Теперь она быстро подползала к Яну. А вершина — ее что, тоже накрыло мраком? Или это просто приступ головокружения? Ян посмотрел на камень в нескольких сантиметрах от носа. Камень колыхался мелкой рябью. В голове гудело. Свобода потащился дальше, потому что это было легче, чем думать.

Он карабкался, пока его не остановил совсем свежий разлом. Ближайшие три метра скалы над головой выглядели светлее и были совершенно отвесными. До вершины оставалось всего ничего, но с таким же успехом она могла находиться на Ракше. У Свободы было всего два крюка. С ними разлом не преодолеешь.

Ян привалился всем телом к скале. Ветер шумел у него в ушах и бил в спину. Успокоив немного нервы, он открыл глаза. Я сделал все, что мог. Мысль принесла такое облегчение, что он вдруг понял, почему Коффин вел его под дулом пистолета и почему он сам, Ян Свобода, поступил бы точно так же, если бы потерялся его собственный сын. Но теперь все было кончено. Он вытащил из-за пояса крюк, тщательно выбрал место — чтобы не вызвать нового камнепада — и нажал на кнопку.

В этом воздухе детонация от взрыва была громоподобной. Не будь на нем шиповок, Ян вряд ли удержался бы на ногах. Преодолевая слабость, он привязал конец веревки к железу. Сейчас он спустится на землю и чуток отдохнет, а потом — марш-бросок наверх, где давление будет достаточно низким, чтобы можно было заснуть без опаски.

Ох и спать же он будет, Боже мой! Часов тридцать подряд, не меньше.

— Папа!..

Свобода вздрогнул. Нет, пробормотал он себе под нос. До такого я не мог еще дойти. Не должен был. Мне это не послышалось. Мне просто почудилось, будто мне послышалось.

— Папа! Папа!

Дэнни глядел на него, свесившись из гнезда.

На фоне фиолетового неба, где не было ничего живого, кроме хищной птицы, лицо его казалось поразительно белым. В свете фонарика Свобода разглядел, как оно осунулось, это лицо, какое оно грязное и исцарапанное. Один глаз заплыл черным синяком, под носом размазана кровь, от рубашки остались одни ошметья. Но Дэнни Коффин, живой, глядел сверху и звал своего папу.

Свобода крикнул в ответ.

Дэнни заплакал. Засуетился, попробовал сползти вниз. Свобода руганью загнал его обратно.

— Идиот, придурок чертов! Не видишь, что ли, какой тут разлом? Хочешь свалиться и свернуть свою глупую шею? Как ты туда забрался?

Рыдания продолжались недолго; у Дэнни уже не осталось слез. Когда он заговорил, прекратились даже всхлипы и придыхания. К концу его рассказа ломкий от жажды голосок звучал даже отчетливее, чем голос Свободы, а ответы были осмысленнее вопросов, которые ему задавали.