Алексей Корепанов - Зона бабочки

Этот внезапный сюр вновь вернул его мысли к шаману Николаю, которого Скорпион, без всякого намека на улыбку, как это он умел делать, называл Улуу Тойоном — «великим господином». Был такой бог, только с еще более длинным именем, отец и покровитель воронов — сам же шаман Николай о нем и рассказал. Улуу Тойон обитал в верхнем мире в образе ворона, а Николай был чернявым и длинноносым.

Шкафоподобный Скорпион сидел в позе киношных америкосов — сам в кресле, ноги на столе, — держа в руке стакан с недопитым коньяком. Он, Герман, почему-то полулежал на диване — уже напился, что ли? Вряд ли… А Николай ходил по комнате из угла в угол, размахивая длинными руками, словно крыльями, и рассказывал, рассказывал…

Вот приходит к шаману человек, говорил он, который страдает «шаманской болезнью» — явным признаком способности к шаманскому служению. И сонливость его одолевает, и головные боли мучают, и кошмары снятся по ночам, и слышит он голоса духов, зовущих его, и бывают у него всякие странные и пугающие видения. В общем, полный набор. Комплект. Как тут можно помочь? А помочь тут можно одним-единственным способом: страдалец должен пройти через шаманское посвящение — инициацию и, обновившись и исцелившись, тоже стать шаманом. Почистить, так сказать, себя под Лениным, чтобы плыть в революцию дальше.

Судя по недоуменной гримасе Скорпиона, тот про Ленина не понял, а Гридин понял, потому что в нежном возрасте читал все подряд. И Маяковского тоже. И считал его очень мощным поэтом, каких не так уж много и наберется за все известные времена. Впрочем, поэму Маяковского «Владимир Ильич Ленин» их поколение и в школе проходило, только Стасик Карпухин, будущий Скорпион, об этом, видимо, позабыл.

Во время шаманского посвящения инициируемый приобретал свой первый и самый важный психотехнический опыт. Он переживал собственное умирание и смерть. Он представлял, как его тело расчленяют на части, извлекают печень, почки, легкие, сердце и прочие мочевые пузыри и селезенки и развешивают на крюках, а потом варят и выделывают заново. А пока тело лежит разделанным, как медвежья туша, или варится в котле, обретая новые, сакральные, качества, гигантская птица с орлиной головой, железными перьями и длинным хвостом — Мать-Хищная-Птица — возносит душу будущего шамана на вершину мирового древа. Эта птица — покровительница шаманов, и у каждого она своя. Мать-Птица помещает душу в яйцо, лежащее в ее гнезде, и высиживает до тех пор, пока та не созреет. И вот душа выбирается из яйца и входит в обновленное и вновь целое тело. И посвященный воскресает шаманом.

Николай прошел через все это. А потом окончил еще и мединститут. И совершал камлания, во время которых, по его словам, возносился на небеса и спускался в подземный мир, мир мертвых…

Вот такие воспоминания овладели Гридиным — потому что листья-кисти как-то сцепились в его сознании с теми печенками-селезенками, о которых совсем недавно живописно рассказывал разогретый коньяком таежный человек Николай. Да, ассоциации — это и большой наш плюс, и такой же большой минус. Все зависит от обстоятельств, места и времени.

Ассоциации сейчас были, наверное, Гридину не нужны. Задание ему дали вполне конкретное, четкое, и странный куст не имел к этому заданию никакого отношения. Вот если бы эти пальчики вцепились ему, Гридину, в горло, тогда — да. А так — торчит себе куст, ну и пусть торчит. Зона, брат. Зона…

Никакой опасности Герман по-прежнему не ощущал, но все-таки вновь оглянулся. Он ожидал увидеть равнину с редкими перевернутыми вениками-кустами и даже успел подумать — ну никуда не деться от ассоциаций! — что веник переворачивают, дабы уберечься от незваного гостя. Есть такая примета. Он здесь — незваный гость, а кто-то из местных встречает его перевернутыми вениками. Уж не тот ли, кто пытался в самом начале вступить с ним в разговор?…

Так вот, позади себя Гридин ожидал увидеть равнину, а увидел настоящую войну в Крыму, когда все в дыму и ни фига не видно. То есть совершенно ни фига. Пройденный Гридиным участок равнины скрылся за сплошной серой пеленой, похожей даже не на туман, а на безнадежную непробиваемую стену. Стена медленно надвигалась, и Герман заторопился вперед, потому что, вопреки первому впечатлению, ему тут же представилась некая гигантская медуза, которая ползет, поглощая все на своем пути и выбрасывая из необъятной своей задницы — если есть у нее задница — только обглоданные косточки.

Возможно, никакой угрозы эта медуза в себе и не таила — во всяком случае, внутренняя сирена Германа по-прежнему молчала, — но, тем не менее, он решил немного пробежаться.

Бежать было легко, как в хорошем сне, и он буквально наслаждался этим вполне привычным еще со школьных лет занятием — словно давным-давно не бегал. Краем глаза он заметил, что серая стена возникла уже слева, метрах в тридцати от него, обходя по флангу, и что-то там колыхнулось, что-то закружилось, как в водовороте. Гридин повернул голову в ту сторону — и в этот момент ослепительная вспышка разорвала серый туман, и исторглось из мутных глубин нечто огненное, сверкающее, нечто подобное исполинской человеческой фигуре… да только человеческой ли? Разве бывают люди с тремя головами и пятью… — нет, шестью! — руками? Гридин невольно заслонился ладонью, не успев ничего толком рассмотреть, и, не дожидаясь вопля сирены в голове, выхватил пистолет. Внутренняя сирена продолжала молчать, зато тишина внешняя сменилась пронзительными свистящими звуками, которые перемежались чем-то подобным хохоту и криками: «А-ла-ла!.. А-ла-ла!»… Словно вырвался из тумана поезд с перепившими футбольными болельщиками или завсегдатаями психбольниц. Шума было много, однако в этот раз Герман со стрельбой не спешил, хоть и держал оружие наготове. Он бросил взгляд из-под руки — огненный гигант топтался на месте всеми четырьмя ногами, напоминая горящего жирафа с картины Дали, и Гридин разглядел в огне и сверкании молний что-то похожее на черепа и белые ленты — или это были змеи? — свисающие с тела монстра. Впрочем, ручаться за точность собственного восприятия он бы не стал.

Он так и не успел принять никакого решения — хохот и крики оборвались, огненная фигура исчезла вместе с серой стеной, и обнаружилось там уходящее к горизонту свежевспаханное черное поле. По полю бродили еще более черные птицы, очень похожие на ворон. А может, это и были именно вороны.

«Вот так, — подумал Герман, убирая „глок“. — Явился — не запылился будда-херука, а в очереди уже стоят лев-человек, и тигроголовый, и кто там еще, в тибетской „Книге мертвых“? Ворон и сова? Или ворон уже разгуливает там, на поле?»

Приближаться к полю он не стал, потому что пункт его назначения находился немного в другом направлении, и Гридин это направление просто чувствовал.