Джеймс Уайт - Космический госпиталь. Том 1

О'Маре явно сильно надоело молчать.

– Ах так, значит, у вас там все же что-то витает в воздухе, доктор? – с хрипотцой проговорил Главный психолог. – И это явно не просто загрязнение воздуха какими-то веществами из соседней палаты? Неужели вы наконец-то нашли исключение из правила, которое только подтверждает правило? У нас в госпитале – треклятый микроб, который способен преодолевать межвидовой барьер…

– Я знаю, что микробы, опасные для человека, не опасны для обитателей других планет, и наоборот, – нетерпеливо прервал его Конвей, развернувшись к экрану коммуникатора. – Это считается невероятным, но тут, похоже, происходит невероятное, и нам нужна помощь…

– Друг Конвей, – вмешался Приликла. – Состояние Торннастора резко ухудшается. Я ощущаю признаки одышки и удушья.

– Доктор, – прозвучал у Конвея в наушниках переведенный голос Гильвеша, – кельгианке мало помогает кислородная маска. У нее два ротовых отверстия, а мышцы расслаблены и не работают. Показана принудительная вентиляция легких через трахею в целях профилактики летальной дыхательной недостаточности.

– Вы можете сделать трахеотомию кельгианке, доктор Гильвеш? – спросил Конвей, отведя взгляд от экрана. Он никак не мог придумать, как быть с Торннастором.

– Без мнемограммы не смогу, – ответил Гильвеш.

– Мнемограммы не будет, – резко проговорил О'Мара. – Ничего не будет.

Конвей развернулся к экрану, чтобы выразить протест, но на самом деле он и так отлично знал, что ему скажет О'Мара.

– Когда вы подняли тревогу, вызванную загрязнением воздуха, доктор, – мрачно забубнил О'Мара, – вы действовали, видимо, инстинктивно, но при всем том совершенно верно. Вероятно, своими действиями вы спасли жизнь тысячам существ в госпитале. Однако загрязнение воздуха первой категории означает, что то помещение, где вы находитесь, должно быть изолировано до тех пор, пока причина загрязнения не будет найдена и ликвидирована. В данном же случае все гораздо сложнее. В воздухе, как вы сами выразились, витает микроб, способный вызывать заболевание у теплокровных кислорододышащих существ. По этой причине ваша палата опечатана. Вам будет подаваться энергия, электричество, с вами будет сохраняться видео-, аудио– и переводческая связь, но вы более не подсоединены к автоматической системе снабжения воздухом и питанием. Не получите вы и никаких медицинских инструментов и лекарств. Никому не разрешается покидать палату и выносить из нее какие-либо предметы. Короче говоря, доктор Гильвеш не сможет побывать у меня и получить запись кельгианской мнемограммы. Ни одному врачу – кельгианину, мельфианину и тралтану – не будет позволено добровольно отправиться к вам и помочь пострадавшим. Вам все понятно, доктор?

Конвей медленно кивнул.

На непроницаемом лице О'Мары на несколько мгновений отразилась нетипичная для него забота. Поговаривали, будто бы желчным и саркастичным О'Мара бывал только с друзьями и что мягким и заботливым он становился лишь с теми, кто вызывал его профессиональную тревогу.

«Друзей у него полна коробочка, – с тоской подумал Конвей, – а мое дело, видно, плохо…»

– Наверняка вы пожелаете узнать, сколько продержитесь на тех запасах воздуха, что остались в палате, и сколько у вас там точно находится существ, – продолжал майор. – Эти сведения я вам передам через несколько минут. А вы, Конвей, постарайтесь найти ответ…

Несколько секунд Конвей пялился на пустой экран и мысленно твердил себе, что он ничем, ничем не может помочь Торннастору, Эдальнету, медсестре-кельгианке и парню-транспортировщику, которые вдруг ни с того ни с сего превратились в тяжелобольных. Нужны были мнемограммы.

Если бы все было нормально, то доктор Гильвеш получил бы мнемограмму ДБЛФ и без труда сделал бы кельгианке трахеотомию. Ему, Старшему врачу, можно было настоять и на том, чтобы О'Мара снабдил его также тралтанской и мельфианской мнемограммами, и тот, пожалуй, не отказал бы доктору-илленсианину, если бы счел его психику способной временно выдержать такую нагрузку – три мнемограммы одномоментно. Но Гильвешу было запрещено покидать палату, даже если бы ему, хлородышащему, грозила смерть, а смерть ему грозила, и притом это было не за горами.

Конвей постарался забыть об уменьшающемся запасе воздуха в баллонах герметичных носилок, под колпаком которых нашли убежище пять-шесть врачей, попытался не думать о тех своих коллегах, что сгрудились у противоположной стены и припали к кислородным маскам, и еще о том, что у него самого и у парней из транспортировочной бригады воздуха в скафандрах осталось на четыре часа. Не хотелось ему думать о воздухе в палате, который был заражен и бесполезен, и о том, как мало хлора внутри оболочки у Гильвеша, и что ТЛТУ может не хватить перегретого пара. «Прежде всего я должен думать о пациентах, – решительно заявил сам себе Конвей, – и я должен сделать все ради того, чтобы продлить им жизнь». Он должен был сделать это не потому, что это были его друзья или коллеги, а потому, что инфекция поразила их первыми, и он должен был проследить путь ее распространения как можно более точно, чтобы врачи в госпитале знали, с чем конкретно им предстоит бороться.

Но борьба с болезнью должна была начаться здесь, в смотровой палате, а здесь Конвей мало что мог сделать.

Он сказал:

– Гильвеш, ступайте к ТЛТУ. Он припарковался в углу, а рядом с ним худларианин, он дышит через маску. Не знаю, уловят ли их трансляторы мой голос на таком расстоянии. Попросите их по возможности передвинуть Торннастора к стене у выхода. Если они согласятся, предупредите их, что тралтанов нельзя переворачивать на спину при нормальной силе притяжения – из-за этого у них смещаются внутренние органы и ухудшается дыхание. Попросите также, чтобы кто-то из транспортировщиков придержал маску Торни, чтобы она не съезжала.

Как только он окажется около стены, – продолжал Конвей, – его надо развернуть к ней ногами и попросить четверых работников бригады тран…

Конвей тараторил распоряжения, а сам вспоминал обо всех тех мнемограммах, которые ему довелось носить за время работы в Главном Госпитале Сектора. Он помнил, что в ряде случаев после стирания кое-что все же оставалось. Нет-нет, никто из тех удивительных и странных личностей, что некогда стали донорами мнемограмм, не загостился в сознании у Конвея – это было бы очень опасно с психологической точки зрения. Но порой в памяти всплывали какие-то обрывки знаний, относящиеся исключительно к физиологии и хирургии и сохранившиеся, наверное, только потому, что человеческая часть разума Конвея в свое время проявила к ним особый интерес. То, что он собирался предпринять в отношении медсестры-кельгианки, было очень и очень опасно. Строение дыхательных органов ДБЛФ Конвей помнил смутно, да и то непрофессионально. Но сначала нужно было что-то делать с Торннастором – хотя бы оказать тому первую помощь.