Артур Кларк - Рассказы

— Но ведь заявки на астрономические тела не регистрируются. Мне казалось, этот вопрос был решён ещё в прошлом веке, в связи с Луной.

Профессор лукаво улыбнулся.

— Вы забываете, речь идёт не об астрономическом теле. В моей заявке речь идёт о спасённом имуществе, и я сделал её от имени Всемирной организации наук. Если Мейз что-нибудь увезёт с «Пятёрки», это будет кража у ВОН. Завтра я очень мягко растолкую мистеру Мейзу, как обстоит дело, пока его ещё не осенила какая-нибудь блестящая идея.

Странно было думать о Пятом спутнике как О спасённом имуществе, и я заранее представлял себе, какие юридические споры разгорятся, когда мы вернёмся домой. Но пока что ход профессора обеспечил нам определённые права, поэтому Мейз поостережётся собирать сувениры — так мы оптимистически считали.

С помощью разных уловок я добился того, что несколько раз меня назначали напарником Мериэн, когда мы отправлялись обследовать «Пятёрку». Мейз явно не имел ничего против этого, да и с чего бы ему возражать: космический скафандр — самая надёжная охрана для молодой девушки, чёрт бы его побрал.

Разумеется, при первой возможности я сводил её в галерею искусств и показал свою находку. Мериэн долго смотрела на статую, освещённую лучом моего фонаря.

— Как это прекрасно, — молвила она наконец. — И только представить себе, что она миллионы лет ждала здесь в темноте! Но её надо как-то назвать.

— Уже. Я назвал статую «Посланник».

— Почему?

— Понимаете, для меня это в самом деле посланник или гонец, если хотите, который донёс до нас весть из прошлого. Ваятели знали, что рано или поздно кто-нибудь явится.

— Пожалуй, вы правы. Посланник. Действительно, совсем неплохо. В этом есть что- то благородное. И в то же время очень грустное. Вам не кажется?

Я убедился, что Мериэн очень умная женщина. Просто удивительно, как хорошо она меня понимала, с каким интересом рассматривала всё, что я ей показывал. Но «Посланник» поразил её воображение сильнее всего, она снова и снова возвращалась к нему.

— Знаете, Джек, — сказала она (кажется, на следующий день после того, как Мейз приходил посмотреть статую, — вы должны привезти это изваяние на Землю. Представляете себе, какая будет сенсация!

Я вздохнул.

— Профессор был бы рад, но в ней не меньше тонны. Горючего не хватит. Придётся ей подождать до следующего раза. На лице Мериэн отразилось удивление.

— Но ведь здесь предметы ничего не весят, — возразила она.

— Это совсем другое, — объяснил я. — Есть вес, и есть инерция. Инерция… Ну да неважно. Так или иначе, мы не можем увезти статую. Капитан Сирл наотрез отказывается.

— Как жаль, — сказала Мериэн.

Я вспомнил этот разговор только вечером накануне нашего отлёта. Целый день мы трудились как заведённые, укладывая снаряжение (разумеется, часть мы оставили для будущих экспедиций). Все плёнки были израсходованы. Как объявил Чарли Эштон, попадись нам теперь живой юпитерианин, мы не смогли бы запечатлеть этот факт. По-моему, каждый из нас жаждал хотя бы небольшой передышки, чтобы на свободе разобраться в своих впечатлениях и прийти в себя от лобового столкновения с чужой культурой.

Корабль Мейза «Генри Люс» был тоже почти готов к отлёту. Мы условились стартовать одновременно; это как нельзя лучше устраивало профессора — он не хотел бы оставлять Мейза на «Пятёрке» одного.

Итак, всё было готово, но тут, просматривая наши записи, я вдруг обнаружил, что не хватает шести экспонированных плёнок. Тех, на которые мы сняли надписи в Храме искусств. Поразмыслив, я вспомнил, что эти плёнки были вручены мне и что я аккуратно положил их на карниз в Храме, с тем чтобы забрать позже.

Старт ещё не скоро, профессор и Эштон, навёрстывая упущенное, крепко спят, почему бы мне не сбегать потихоньку за плёнками? Я знал, что за пропажу мне намылят голову, а тут каких-нибудь полчаса — и всё будет в порядке. И я отправился я Храм искусств, на всякий случай предупредив Билла.

Прожектор, конечно, был убран, и внутри «Пятёрки» царила гнетущая темнота. Но я оставил у входа сигнальный фонарь, прыгнул и падал, пока не увидел, что пора прервать свободное падение. Десять минут спустя я уже держал в руках забытые плёнки.

Желание ещё раз проститься с «Посланником» было только естественным. Кто знает, сколько лет пройдёт, прежде чем я увижу его вновь, а этот спокойно-загадочный образ притягивал меня.

К сожалению, притягивал он не только меня. Пьедестал был пуст, статуя исчезла.

Конечно, я мог незаметно вернуться и никому ничего не говорить во избежание неприятных объяснений. Но я был так взбешён, что меньше всего думал об осторожности. Возвратившись на корабль, я тотчас разбудил профессора и доложил ему о случившемся.

Он сел на койке, протирая глаза, и произнёс по адресу мистера Мейза и его спутников несколько слов, которых здесь лучше не воспроизводить.

— Одного не понимаю, — недоумевал Сирл, — как они её вытащили. А может быть, не вытащили? Мы должны были заметить их.

— Там столько укромных уголков. А потом улучили минуту, когда никого из нас не было поблизости, и вынесли её. Не так-то просто это было сделать, даже при здешнем тяготении, — В голосе Эрика Фултона звучало явное восхищение.

— Сейчас не время обсуждать их уловки, — рявкнул профессор. — У нас есть пять часов на то, чтобы придумать какой-нибудь план. Раньше они не взлетят, ведь мы только что прошли точку противостояния с Ганимедом. Я не ошибаюсь, Кингсли?

— Нет, лучше всего стартовать, когда мы окажемся по ту сторону Юпитера, — всякая другая траектория полёта потребует слишком много горючего.

— Отлично. Значит, мы располагаем временем. У кого есть предложения?

Теперь, задним числом, мне иногда кажется, что мы поступили несколько странно и не совсем так, как приличествует цивилизованным людям. Всего два-три месяца назад нам и в голову не пришло бы ничего похожего. Но мы предельно устали, и мы страшно рассердились, и к тому же вдалеке от остального человечества всё выглядело как-то иначе. Закон отсутствовал, оставалось только самим вершить правосудие…

— Можем мы помешать им взлететь? Например, повредить их двигатель? — спросил Билл.

Сирл наотрез отверг эту идею.

— Всему есть предел, — сказал он, — Не говоря уже о том, что Дон Гопкинс мой друг. Он мае никогда не простит, если я выведу из строя его корабль. Особенно если потом окажется, что поломку нельзя исправить.

— Украдём горючее, — лаконично посоветовал Грувс.

— Правильно! Видите, иллюминаторы тёмные, значит, все спят. Подключайся и откачивай.

— Прекрасная мысль! — вмешался я. — Но до их ракеты два километра. Какой у нас трубопровод? Сто метров наберётся?

На мои слова не обратили ни малейшего внимания; все продолжали обсуждать идею Грувса. За пять минут технические вопросы были решены, оставалось только надеть скафандры и приступить к работе.