Йэнна Кристиана - Дороги. Часть вторая.

– У меня никогда не было такого платья, – прошептала Ильгет.

– Мечта любой пятилетней девочки, – заметила Иволга, – я в детстве всегда мечтала, что у меня на свадьбу будет белое платье и белая шляпа, а на машине сверху – у нас обычные ДВС, как у вас на Ярне – будет сидеть наряженная кукла.

– Но мечты так редко сбываются, – тихо сказала Ильгет. В этот момент раздался звонок. Ильгет вспыхнула, сердце ее заколотилось часто.

Она никого не видела вокруг. Только Арниса. Только его лицо, серые блестящие глаза. Арнис был одет в праздничную скету – из белой блестящей ткани, шитой серебром, воротник – как у Ильгет – открытый спереди, охватывающий голову сзади, светло-серые брюки и такой же, серебром отливающий плащ. Так и в церковь на праздник одеваются мужчины. Арнис застыл, не сводя глаз с Ильгет.

– Ты... – выговорил он наконец, – Боже мой, Иль! Я тебя и не узнал. Королева моя.

– А ты мой король, – тихо ответила Ильгет.

– Я знал, что ты будешь сегодня красивая, но... – он помотал головой, – это уж совсем. Как в сказке.

– Арнис, ну все, пойдем уже, – поторопила Белла, – пора!

Они спустились вниз. Там ждали свидетель Арниса – Иост, с ним Аурелина (в последнее время они все чаще оказывались вместе), и Гэсс держал под уздцы четверку крупных светло-серых коней, украшенных султанами, запряженных в открытую карету, белоснежную, всю убранную цветами.

Арнис подал Ильгет руку, помог взобраться на повозку. Они уселись позади Гэсса – возницы, на двойное сиденье, над которым возвышалась арка из живых цветов, а позади уже уселись все остальные. Гэсс причмокнул, взмахнул кнутом, и кони двинулись вперед мелкой рысью.

Хор, звенящее радостное многоголосье, возносит к куполу древний эдолийский гимн.

Laudate Dominum, omnes gentes,

Collaudate eum, omnes populi.

Quoniam confirmata est super nos misericordia ejus,

Et veritas Domini manet in aeternum.

...– Я беру тебя, Ильгет, в жены и обещаю любить тебя и быть тебе верным до самой смерти.

Казалось, что она не сможет этого произнести – но выговорить слова оказалось на удивление легко, Ильгет сама поразилась тому, как радостно зазвенел ее голос.

– Я беру тебя, Арнис, в мужья, и обещаю...

Рука в руке. Скользнуло на палец сверкающее золотое колечко. Ильгет взяла руку Арниса – раза в два больше ее ладошки, и пальцы длиннее, надела и ему кольцо на безымянный палец.

Встали в первый ряд молящихся, началась обычная служба...

Сидели тихо в зале Общины. Народу было много, но Ильгет не видела никого. Арнис. Его рука. Иволга поет негромко, ее мальчишки подыгрывают на флейтах.

Возьми в ладонь пепел, возьми в ладонь лед. (9)

Это может быть случай, это может быть дом.

Но вот твоя боль -

Так пускай она станет крылом.

Лебединая сталь в облаках

Еще ждет.

Я всегда был один – в этом право стрелы.

Но никто не бывает один, даже если б он смог.

Пускай наш цвет глаз

Ненадежен, как мартовский лед.

Но мы станем как сон, и тогда сны станут светлы.

Ильгет вдруг поднимает голову, и видит перед собой Беллу, и по щеке Беллы ползет слезинка.

Потом она видит Миру и Гэсса, сидящих рядом, и лица их странно похожи. Ильгет тоже хочется заплакать, но сейчас не время для этого.

Дэцин. Ойланг. Иост. Все здесь, только Данг не пришел, не смог, и это понятно. Рэйли. Аурелина. Все родные, роднее и ближе не бывает.

Так возьми в ладонь клевер, возьми в ладонь мед.

Пусть охота, летящая вслед,

Растает как тень.

Мы прожили ночь,

Так посмотрим, как выглядит день!

Лебединая сталь в облаках -

Вперед!

Коринта, разноцветная весенняя Коринта, дурманящий запах роз, маленькие кафе в переулках Бетрисанды, Набережная – вечный праздник. В этот день мы отдались на волю города, и он нес нас по волнам, и маленькие девочки, замирая, глядели на Ильгет – принцессу, белую королеву, и на ее короля с еще не зажившим шрамом от ожога на левой щеке. Вся Коринта узнала о случившемся , и вобрала в себя их счастье так, как вбирает все счастье и горе своих неразумных детей.

Ильгет первой ступила в холл – сразу же зажглись светильники под потолком, и пол, и стены – все засияло, заблестело, отражаясь и переотражаясь в многочисленных зеркалах.

– Вот мы и дома, – тихо сказал Арнис, – ты устала, маленькая?

– Не знаю даже, – ответила Ильгет растерянно, – с одной стороны, вроде не с чего, с другой... как-то слишком много всего.

– Ты есть хочешь?

– Нет, ведь ужинали в кафе... а ты?

– И я не хочу.

– Неужели это правда? – спросила Ильгет, – неужели мы теперь с тобой всегда будем вместе? Будем жить вместе? Просыпаться и видеть друг друга... ну пусть только между акциями... Да хотя бы только до осени. Это же целая вечность!

– Знаешь, я сам в это не верю.

– А я до сих пор, хоть и понимала это, но как-то так... отвлеченно. И вот теперь. Ты – мой муж. Это правда!

– Правда, Иль, – кивнул Арнис. Подошел к ней, коснулся ее плеч, глядя в глаза, – правда, мое солнце.

– Даже если кто-нибудь из нас осенью погибнет, даже если мы проживем только эти три месяца – это и то будет уже слишком много... слишком щедро, – прошептала Ильгет. Арнис поцеловал ее. Это было так же, как в первый раз, на Визаре, только дольше продолжалось.

Арнис смотрел в глаза Ильгет. Мир медленно возвращался на свое место.

– Иль, – спросил он тихо, – тебе страшно?

Она неловко кивнула, отвела взгляд.

– Не бойся,Иль, пойдем. Не бойся, все будет хорошо, поверь мне. Пойдем, ведь уже почти полночь.

... В этом совсем нет ничего страшного. И пошлого ничего нет, и грязного. Ведь когда первые люди жили в Раю, до грехопадения – они были наги, и совсем не замечали этого. А мы сейчас чисты, как они.

Разве, Иль, я не видел тебя обнаженной? Я знаю твое тело лучше, чем собственное, лучше, чем ты его знаешь. Так уж у нас получилось. Я все помню, каждый твой шрамик помню, каждую рану. А эти точки – они не болят теперь? Совсем нет? Иногда понятно, но вот сейчас ведь совсем не больно? Я все-таки буду осторожен. Да и ты ведь меня видела всяким, верно? Разве мы от этого становимся хуже, оттого, что нет одежды?

Я знаю, Иль, почему ты боишься, я все понимаю. Понимаю, почему так сжалось твое тело, почему плечики поникли, съежились, будто пытаясь защитить грудь. Но не бойся, Иль, ведь я совсем другой, ведь я люблю тебя, моя драгоценная, моя радость, разве я могу причинить тебе боль? Солнышко мое, ну давай, я возьму тебя на руки. Просто вот так возьму, а помнишь, как я тащил тебя на Визаре? Да нет, нисколько не тяжело. И тогда было не тяжело, и сейчас. Только страшно было, я так боялся, что не донесу, что ты умрешь. Тебе хорошо вот так, тепло? Правда?

У тебя такие трогательные ключицы. Тоненькие, маленькие. Точно куриные лапки. Можно, я их поцелую? Вот так. И не бойся ничего.