Дэвид Вебер - Война и честь (Война Хонор)

Возможно.

— Вероятно, по вопросу о том, почему она решила тогда хранить молчание, единства взглядов мы вряд ли достигнем, — продолжала графиня. — Лично я думаю, что, по крайней мере отчасти, всё объясняется её молодостью и неопытностью, из-за которых она была не слишком уверена в том, что её обвинениям поверят. Но не могу исключить и такой вариант: она считала любой скандал способным нанести ущерб репутации Флота и не смела поставить личную обиду выше интересов службы. Должна отметить, Харрингтон и впоследствии демонстрировала подобное поведение: если в ситуации, в которой её личные интересы вступают в противоречие с её обязанностями или чужими интересами, она находит возможность отстраниться, не нарушая собственного кодекса чести, она именно так и делает. Например, перед Первой битвой при Ельцине она увела свою эскадру из системы, поскольку сочла, что её присутствие может повредить усилиям Курвуазье по вовлечению Грейсона в Альянс.

Тон графини оставался вкрадчиво-непринужденным, а жуткую гримасу, исказившую физиономию Второго Лорда, она попросту проигнорировала. “Привычное выражение ненависти и нескрываемого страха при упоминании о том случае возникает на лице Хаусмана, видимо, настолько непроизвольно, что он его даже не замечает”, — отметил про себя Высокий Хребет.

— Если бы те фанатики, которые причинили столько неприятностей ей лично, оскорбили кого-то из её подчиненных, она обрушилась бы на них, как гнев Божий, — продолжила графиня. — Вам ведь известно, что последнее, в чём её можно упрекнуть, так это в излишней сдержанности. Но их фанатизм и ярость были направлены именно на неё, и она не могла позволить себе поставить миссию Курвуазье под угрозу, потребовав должного уважения к себе. Вместо этого Харрингтон просто отступила и вышла из игры.

— Создается впечатление, что вы ею почти восхищаетесь, Джорджия, — заметила Декруа.

Графиня пожала плечами.

— Дело не в восхищении. Недооценивать противника, когда вырабатываешь стратегию борьбы с ним, просто глупо.

Сидевший рядом с ней Хаусман заерзал, словно собираясь возразить, но Джорджия, и ухом не поведя, продолжила, обращаясь к Декруа:

— Кроме того, можно посмотреть на проблему и под другим углом. Её тогдашнее поведение на Грейсоне — бегство от проблемы вместо готовности решить её — следует рассматривать как слабость, а вовсе не как силу. То же самое произошло и тогда, когда она впервые почувствовала, что они с Белой Гаванью рискуют преступить грань дозволенного. Считая это недопустимым, она предпочла бегство от проблемы — и от самого Александера, — приняв раньше времени командование эскадрой, в результате чего и угодила в плен к хевам. И точно ту же линию поведения — бегство — мы наблюдаем на Аиде, когда она отказалась послать курьерский корабль на ближайшую планету Альянса, хотя должна была сделать это немедленно, как только захватила его.

— Прошу прощения, — сказал Яначек, удивленно моргнув. — Вы обвиняете её в том, что она “убежала” с Аида ?

— Не с Аида, Эдвард, — терпеливо объяснила графиня. — А от стоявшего перед ней мучительного выбора, сделать который она не была готова. Ведь очевидно, что в качестве землевладельца Харрингтон её долгом было как можно скорее вернуться на Грейсон к исполнению своих обязанностей. Кроме того, она должна была понимать, что даже если Адмиралтейство и не наскребет достаточно транспортов для массовой эвакуации пленных из системы Цербера, то уж ради неё-то грейсонцы будут готовы послать все, что на ходу. Более того, узнай они, что она жива и где находится, они прилетели бы мигом и затащили бы её на борт. Если понадобилось бы — то под дулом пистолета! Но получалось, что долг землевладельца Харрингтон не позволил бы ей исполнить личный долг перед всеми узниками тюремной планеты. Она была не только не готова к тому, чтобы пренебречь менее важной частью своих обязанностей, но и буквально не могла заставить себя “бросить” их, что бы ни диктовали соображения высшего характера. Таким образом, её героическое решение не информировать Альянс о том, что происходит на Аиде, и попытаться самостоятельно захватить транспорта для полной эвакуации планеты было не чем иным, как намеренным уклонением от принятия слишком болезненного для неё решения.

— Черт, мне и в голову не приходило взглянуть на это с такой позиции! — медленно произнес Яначек.

Леди Северной Пустоши чуть заметно развела руками.

— Эдвард, меня это ничуть не удивляет. Более того, уверена, что сама Харрингтон тоже никогда не рассматривала свои поступки с такой точки зрения, потому как в противном случае не смогла бы их совершить. Но для нас важно другое: нащупав слабое место в её характере, мы можем использовать его как рычаг, позволяющий добиться от неё поступка, который нам выгоден.

— Это каким же образом? — нахмурившись, осведомился Высокий Хребет.

— Ключ в том, что она не станет бежать или уклоняться от чего бы то ни было , если не увидит “достойного” способа это сделать, — ответила графиня. — Она будет искать обоснования тому или иному выбору из нескольких возможных, но удовлетворительным обоснованием не может быть желание спасти себя. Должна быть какая-то причина. Должно быть что-то, что необходимо осуществить, после чего следует убедить Харрингтон — или пусть она сама себя убедит, — что это тоже её долг. Дайте ей почетное поручение, возложите на неё ответственность, особенно такую, которая потребует от неё самопожертвования, и шансы, что она это поручение примет, будут весьма велики.

— Интересно, о какоё “ответственности” идет речь? — вопросила, выгнув дугой бровь, Декруа. — Лично мне не приходит в голову ничего такого, что Харрингтон согласилась бы сделать для любого из нас — разве что подкачать водороду в адскую печь, в которой нас будут жарить!

— Вообще-то, — впервые подал голос Реджинальд Хаусман, — у меня есть уверенность, что у нас как раз нашлась для неё подходящая задачка. Однажды ей уже предлагали почти такую же. Она согласилась — и это её чуть не прикончило.

Он мстительно оскалился — чего никогда не позволил бы себе в любой другой аудитории, особенно среди соратников по либеральной партии, и добавил:

— Кто знает? Возможно, на этот раз нам повезет больше.

— Поверить не могу, что ты это всерьез! — сказал Хэмиш Александер, сверля Хонор сердитым взглядом.

Они сидели в кабинете его особняка в Лэндинге. На спинке графского кресла, растянувшись и положив подбородок на передние лапы, лежала Саманта. Напротив, на спинке кресла Хонор, лежал Нимиц. Хонор ощущала глубокую печаль, охватившую котов в связи с предстоящей долгой разлукой. И еще она ощущала, что коты согласны с её решением.