Дмитрий Байкалов - Закон Дальнего космоса

“Хотя вообще-то они ни к чему, в темноте и камера мало что увидит. Переживём. Редуктор новенький, ожидает, когда к нему подключат баллон, кран на пульте готов повернуться на нужный угол. Ничего, работать можно. Стульчик перед пультом могли бы поставить и не такой древний, протёртый, как говорится, до костей. Не заменили - нас тут не любят, хотя и стараются не показать. А где нас любят? Кого - нас? Эвтанаторов, конечно. Место для второго баллона есть? Есть, предусмотрено. Проектировалось это, можно подумать, в расчёте на поточную деятельность. Проект стандартный, так что ничего удивительного.

Кстати, интересно: а какова тут смертность? По условиям жизни, должна быть небольшой. Не воюют, не убивают, не голодают, климат здоровый…”

Он подумал об этом потому только, что, уже уходя, поравнялся с дверью морга. Любопытство одолело. Он постучал, ответа не получил. Нажал на ручку. Дверь отворилась. Как и в тех комнатах - естественно, никаких окон, тьма кромешная. Нашарил выключатель. Здесь мусора не было. Два стола для секции, в стороне тумбочка со светильником, стул - белизна и хром. Две длинные стены, слева и справа, напоминали багажные автоматические камеры, только более просторные. Не слишком ли много? Хотя - много или мало, но температура поддерживается, как и полагается, морозная. Тут ещё не так, а в лотках, за этими дверцами - страна вечного холода.

Орлен не удержался, отворил ближайшую нижнюю дверцу. Наполовину выдвинул пустой лоток. Дохнуло морозом. Брр… Задвинул. Захлопнул. И заторопился к выходу - к свету, теплу, жизни.

До гостиницы Орлен решил пройтись пешком. Пешие прогулки, в отличие от механизированного передвижения, успокаивают, помогают прийти в себя. Хотя никаких особенных волнений, собственно, и нет: всё в порядке. Правда, полученное сообщение требуется ещё расшифровать. Это можно отложить на время перед сном: текст простой, код известен, а воспользоваться сообщением всё равно можно будет лишь после возвращения на Середину. Улицы тут хорошо освещены, прохожие вежливы, улыбчивы, по облику - довольны жизнью, витрины интересны. Кстати, не видно никакой полиции - это говорит о спокойной, безопасной жизни. Хотя в какую-то секунду Орлену почудилось, вернее, не почудилось даже, а просто возникло на миг знакомое ощущение где-то в затылке - пасут. Но лишь на миг. Тут можно было расслабиться, и старые, подавленные ощущения, пользуясь такой возможностью, вылезли на волю. Нет, ерунда.

“Вообще, неплохой мир Эван, надо сказать. Если когда-нибудь стало бы возможным выбирать, где осесть надолго, он мог бы стать одним из номинированных.

Хотя придёт ли такое время? Что-то сомнительно.

Бедная женщина - Инее. Её искренне жаль. Могла бы ещё жить, и даже счастливо, если бы не…

Нет. Вот об этом думать не надо. Может, и в самом деле зайти в храм?

Наверное, стоило бы. Но заранее ведь не скажешь: найдёшь ли там душевное успокоение или, наоборот, поднимется волна сомнений, упрёков самому себе?”

И всё же он свернул к ярко освещенному входу. Приближаясь, оценил архитектуру: весьма современная, во всяком случае - для неспециалиста. Архитектором Орлену быть ещё не приходилось. Если никогда и не придётся - он переживать не станет. Приедается не только однообразие - порой и разнообразие тоже. Вот и теперь: долго ли ещё придётся оставаться эвтанатором? Вряд ли. А кем предстоит сделаться? Этого и сам Ноль не знает…

“Отвлекись. Загляни внутрь, в храм? Полно народу. Кажется, присесть будет некуда. Кстати, ритуал, похоже, завершён - идёт проповедь. Прекрасная акустика тут - у самого входа слышно великолепно. О чём поучение?”

…И недаром сказано в главе восьмой, “Прощение”, что причинивший смерть не обретёт прощения ни в сём мире, ни в горнем, ни сочувствия, ни помощи, ни любви, но будет проклят, отлучён и отвергнут и окончит жизнь свою в мучениях неописуемых; и всякий, кто дерзнёт облегчить его страдания, будет наказан тою же казнью, будь он родным, или близким, или другом, или соседом, или не признающим нашего учения случайным прохожим, званом или чужим, облегчающим муки смертоубийцы с умыслом или случайно, будет наказан тою же казнью, сказано в главе восьмой…

“Очень любопытно, - думал Орлен, поворачиваясь, чтобы продолжить путь к гостинице. - Как же у них тут врачи ухитряются давать страдальцу наркотики - и не попадать в отверженные? А хотя что удивительного? Существует, надо полагать, своя система отпущения грехов, такие существуют всегда и везде - хотя и не для всех. Недаром же среди принимавших меня был и иерарх. Наверняка существует какой-то конкордат между наукой, в данном случае медицинской, и вероучением. Компромисс. Потому что врачи ведь и духовникам нужны. Все миры полны условностей.

Постой, а не кажется ли тебе, что сам ты являешься - как он там говорил? - “чужим, с умыслом облегчающим муки”, с одной стороны, да ещё и смертоубийцей - с другой? Не стоит ли тебе заблаговременно позаботиться об адвокате?”

Так он рассуждал, впрочем, не серьёзно. Ладно, сутки с небольшим он тут ещё пробудет - и распрощается навсегда. Мир хороший, но на любителя.

И всё же какое-то смущение возникло в душе. Орлен принялся гнать его, проходя мимо строящегося, достаточно высокого дома уже без лесов. Задрал голову - наверху роились огоньки, то ли сварка, то ли… он не придумал, что ещё - да и какая разница? На его настроение это не повлияет никак.

Надо развлечься, надо. Другой бы на его месте снял женщину. Но его отношение к ним оставалось прежним, даже когда он жалел Инее или кокетничал с Хелой, секретаршей. Нет, нет. В его жизни была одна женщина, навсегда вытеснившая всех других. Была. И есть. Если она вообще есть, конечно.

Есть. В это Орлен верил так же истово, неопровержимо, как в Творца.

Что можно предпринять ещё? Визия? Театр?

Он остановился перед тумбой информатора, загрузил театральный репертуар. Ничего знакомого, видимо, всё здешнее, национальное. Две дюжины театров, столько же спектаклей. Хотя нет - один отменён. В театре “Тайна” представление драмы Лека Сима “Другая” (никогда в жизни не слышал) вследствие болезни исполнительницы главной роли Эвилы Рут отложено на одну неделю и заменено на… Тут же, для встревоженных поклонников дивы, медицинская справка о самочувствии актрисы: “катар верхних дыхательных путей в лёгкой форме”. И даже небольшой - три на четыре - портретик.

Ничего, милая мордашка. Во всяком случае, то, что позволяет разглядеть вуалетка. Ещё одна женщина. Тьфу.

Нет, ни одно название не вызвало в душе хотя бы лёгкого отклика. Да и вообще… добираться до театра, сидеть там, душой ощущая мощный прессинг со стороны прочей публики? Слушать монологи и реплики, произносимые с эванским акцентом, весьма, надо сказать, провинциальным? Нет. Как-нибудь в другой раз. Тем более что вот и Эвила Рут больна. Желаю тебе выздоровления, неведомая Эвила, и катись ты - знаешь куда?”