Дэвид Файнток - Надежда патриарха

Я колебался, склоняясь все же к тому, чтобы подчиниться. Но перед моим взором возникли идиллические пейзажи Надежды, промелькнули мои знакомые на Дальней. Я не могу позволить этим жадным патриархам поставить с ног на голову всю колониальную политику ООН.

– Я не буду посылать корабли ВКС, чтобы они угрожали гражданам Объединенных Наций, не сделавшим никому ничего дурного.

Пальцы старейшины забарабанили по столу:

– Что ж, воля ваша…

– Брат Николас! – Римский епископ остановил Сэйтора жестом поднятой руки. – Давайте рассмотрим вопрос без лишней суеты. Молю вас, не надо отказываться от жизни в служении Господу из-за такого пустякового дела.

– Мы говорим о больших финансах, ваше святейшество. – Я сунул руку в карман в поисках монетки, но нащупал только кредитную карточку. Я зажал ее двумя пальцами. – Кесарю кесарево, богу богово. Пусть земные дела устраиваются сами собой без нашего вмешательства.

– Это ваша обязанность – вмешиваться. – Отец Николай покачал головой. – Послушайте, Фрэнсис, давайте подождем неделю. Дадим ему время для размышления.

По одутловатому лицу старейшины пробежала тень разочарования.

– Только из уважения к вам, так тому и быть. – Он посмотрел на меня.

Я отбросил в сторону все церемонии:

– Мне не нужна неделя. Пусть кто-нибудь другой пятнает репутацию Флота.

– Тем не менее мы подождем. А сейчас: каково будет дежурное заявление для прессы, когда выйдем отсюда? «Обменялись мнениями»? «Прошла открытая дискуссия»?

– Очень хорошо.

То, что они хотели сказать журналистам, не нуждалось в обсуждении. Вместе со всеми я непроизвольно двинулся к дверям.

Наконец я буду свободен! Столько лет искал возможности сбросить со своих плеч этот груз, эту приевшуюся службу – и теперь все было в моих руках. Но почему же я чувствую не облегчение, а напротив – горестное разочарование?

Потому что горячо любимый мною Флот будет использован на недостойное дело. Два столетия бесстрашные офицеры и матросы бороздили просторы Вселенной, не угрожая колониям, а оберегая их.

С другой стороны, Совет представляет Церковь Воссоединения, а она, в свою очередь, представляет Господа Бога. Кто я такой, чтобы противопоставлять себя Божеству? Я не верил, что патриархи всерьез вознамерились отлучить меня от церкви. Нет, такой угрозы от патриархов не исходило, при всей их велеречивости. Но что тогда имел в виду отец Николай, сказав: «Не надо отказываться от жизни в служении Господу из-за такого пустякового дела»? Отказываться от моей собственной жизни? От моего служения?

Я поджал губы. Если я не смогу согласовать свои дела с церковью, мне надо покинуть так долго занимаемый пост.

Выйдя из офиса, я коротко кивнул Бранстэду и Марку Тилницу. Служба безопасности, как обычно, окружила меня кольцом, и мы двинулись по коридорам к журналистам с голографокамерами, ждущим нас во дворе.

– Что-нибудь не в порядке, сэр? – шепотом спросил Джеренс.

– Позже поговорим. – Патриархи и их свита были рядом.

Моего плеча коснулась чья-то рука. Старейшина Лютеранской церкви тихо сказал:

– Епископу Сэйтору не ниспослан дар изъясняться учтиво, брат Николас, однако слова его требуют внимания. – И этот невысокий седоватый человек в традиционном черном одеянии вытер лицо накрахмаленным носовым платком.

Я прислонился к мраморной колонне, чтобы дать возможность всей процессии проследовать мимо меня.

– Я полон недоумения, ваше преподобие. Отчего это патриархи так забеспокоились по поводу колоний?

Я был готов примерно к такому ответу: земельщики, дескать, уже двенадцать лет не у власти, и потому нашептывают, плетут интриги. А католическая церковь всегда благоволила к Земельной партии.

– Дело тут не только в экономике, – сухо улыбнулся де Стаут. – В колониях слишком много сбившихся с пути истинного людей, и они организуют свои культы.

– А нельзя ли урегулировать эти вопросы в рамках церкви?

Его губы сжались.

– Только если крепко держать в руках колониальные дела. – Он понизил голос. – Объединение церквей – бесценный дар. Если колониальные церкви начнут выдвигать какие-то условия, мы не сможем им противодействовать, и наш союз окажется под угрозой. И мы не смеем пойти на такой риск. Мы должны держать их под жестким контролем, а Флот – это орудие, ниспосланное нам самим Господом. Будьте осторожны, брат Николас. – Его губы растянулись в улыбке, но глаза оставались серьезными. – Демонстративное неповиновение может оказаться для вас крайне опасным.

Предупреждение или угроза? В сущности, какая разница.

Мы подошли к дверям. Повинуясь этикету, я встал рядом со старейшиной Сэйтором, своим присутствием подтверждая те банальности, которые он начал произносить в микрофоны репортеров.

– Надеюсь, это не «Галактика», – сказал Чарли Витрек. Он вставил в голографовизор еще один чип, просмотрел его содержимое. Мы сидели в моих вашингтонских апартаментах и разбирались с захлестывающим нас потоком бумаг.

– Ты, наверное, единственный гардемарин в Военно-Космических Силах, которому не нравится этот корабль. Почему?

– Слишком громадный. Многовато гардемаринов. Мне бы там никогда не стать первым.

На любом корабле первый гардемарин имел особые привилегии, однако и нес ответственность перед другими. Но старшинство мог получить только тот, кто служил на Флоте дольше других.

Чарли правильно сетовал: на таком корабле, как «Галактика», прошли бы годы, прежде чем он сделался бы первым гардемарином.

– А сколько тебе лет? Восемнадцать?

– В сентябре будет девятнадцать.

Совсем мальчишка по гражданским меркам, но не для гардемарина. Витрек появился у меня лет в четырнадцать, еще будучи кадетом.

Он списал содержимое чипа, взял другой.

– Да и не так много у них будет кораблей, из которых можно было бы выбирать, – добавил он.

Я хмыкнул. Корабль ВКС «Веллингтон» только что улетел на Касанову, а «Бреберн» находился на пути к Веге. У нас имелось свыше семидесяти кораблей, но в Солнечной системе пребывали не больше двух. Это совсем не походило на времена войны с рыбами. Тогда наш Флот держался стайкой. А теперь суда все как один были отряжены на перевозку товаров в колонии и доставку их продукции на Землю.

– Мистер Сифорт? – На этот раз его голос звучал неуверенно, парнишка будто пробовал почву. – Я не хотел бы получить какие-то преимущества, но… – Он напрягся. – Я мог бы надеяться попасть на корабль? То есть отойти от административной работы?

Я мог бы поклясться, что у него перехватило дыхание. У меня пропало всякое желание его в чем-то упрекнуть.

– Конечно, Чарли, ты этого заслуживаешь.

Он глубоко вздохнул. Точно, ждал ответа не дыша.